— Сними платье, Ева, — и голос срывается на хрип.

Хочу её, как же я её хочу. Задрать это миленькое платьице, сдвинуть трусики в сторону и ворваться в это нежное тело. Она ведь еще нетронутая, в ней еще не было ни одного хрена. И я буду первым. От осознания тело сковывает возбуждение, член стоит колом, в голове красной лампочкой мигает «взять», «взять», «взять». Хоть как-нибудь, но взять. Попробовать ее. Не важно чем — губами, языком, пальцами.

— Что? — вздрагивает. — Здесь? Прямо здесь?

— Да, малышка. Прямо здесь и прямо сейчас. И это не просьба.

Моя куколка тянется трясущимися руками к подолу платья, берется за него. Снимает медленно, а мне только в радость, как ткань ползет по бархатной коже, как сантиметр за сантиметром оголяются ее бедра, животик, грудь — моя самая желанная часть ее тела. Вот когда на лобке Евы появятся волосы, эта часть тоже станет самой-самой.

— Повернись лицом к зеркалу, — встаю у нее за спиной, одной рукой обхватываю за талию, а второй тянусь к губам, — открой рот и оближи пальцы.

И щеки ее становятся пунцовыми, зрачки расширяются. Нервничает, дрожит, не хочет. Но надо, милая, надо. Потому что ты моя, вся моя, как именной подарок под елкой, но еще упакованный, перевязанный лентой, которую я скоро надорву, а пока что буду ходить вокруг да около, облизываться, трогать, трясти, любоваться.

— Ева, ну же, — прижимаю средний и указательный пальцы к мягким губам. — Не переживай, руки у меня чистые.

Она колеблется, тушуется, борется с собой, но потом разжимает губы, тогда я, не дожидаясь приглашения, проникаю в ее горячий ротик, скольжу по языку. А член откровенно ноет, просится туда же. Но подожди, братец. Не время.

— Давай, поработай немного, — вдыхаю запах ее волос.

Краснова все-таки сдается, начинает аккуратно касаться языком пальцев, потом обхватывает их губами и вот же, посасывает. Дикая кошечка, с потенциалом. Тут меня окончательно накрывает, тогда резко покидаю ее славный ротик.

— Умница, — и наконец-то запускаю руку в трусики. Как жаль, что там нет шерстки. Пальцем касаюсь развилки, веду по ней вниз. Ноги у девчонки сжаты, из-за чего сжато все остальное. А я хочу проникнуть глубже.

— Разведи ноги, расслабься, — припадаю губами к шее, затем плечу.

Ева постоянно хмурится, пытается отвернуться, чтобы не смотреть ни на меня, ни на себя. Стыдно моей куколке, дико стыдно. Не стыдись, ты прекрасна. Но у меня уже нет сил терпеть, в итоге расстегиваю джинсы, спускаю их, а член отправляю ей под атласную ткань трусиков.

— Ян, — ахает это невинное создание и тут же дергается.

— Тише, не суетись, — прижимаюсь к горячим ягодицам. — Первый раз в туалете я тебя не возьму, у меня с головой пока еще все нормально. Двигайся, милая, просто двигайся, виляй бедрами как в танце.

Второй рукой продолжаю ласкать Еву спереди, наконец-то проникаю в складки. Но куколка совсем сухая, что очень и очень огорчает. Нет, это совсем не дело, а намеренно слюнявить ее не хочется. Тогда отстраняюсь, но только чтобы развернуть девчонку к себе лицом.

— Скажи, — подтягиваю ее к себе, — у тебя хоть какие-то отношения с мужчинами были? Может, петтинг?

— Нет, — мотает головой.

Ох, твою ж мать, значит, и тут я буду первым. Нет, ну, это прямо праздник какой-то. Куда ни ткнись, везде пионер! А кое-куда я сейчас ткнусь. Мигом усаживаю ее на самый край подстолья, затем опускаюсь на корточки.

— Ян, не надо. Не здесь, — хватается пальцами за борт раковины.

— Здесь, — и припадаю губами к трусикам, втягиваю запах этой крошки. Она неповторимо пахнет везде, это я еще в первый день понял. А сейчас… сейчас аромат особенно яркий.

Что же он творит такое? Смотрю, как Игнашевский трется носом о трусики, как хватает ткань зубами. А внутри меня разгорается адская смесь из страха, стыда, непонимания происходящего, но вид того, что он делает, вызывает кое-что еще — нечто животное. Все равно, что смотреть порно.

Вдруг Ян снова отодвигает белье в сторону и касается меня языком, медленно ведет от лобка до практически промежности, затем помогает себе второй рукой — слегка раздвигает складки и находит клитор. Когда накрывает его языком, во мне резко заканчиваются силы, так и падаю на локти.

Он же следит за моей реакцией, то и дело улыбается, причем продолжает скользить по коже языком и с каждым прикосновением проникает все глубже, впивается все яростнее, захватывает зубами малые губы. Мне бы закрыть глаза, отвернуться, не смотреть, но не могу. Словно кто-то держит голову, заставляет смотреть. И что хуже, тело начинает откликаться, низ живота наливается тяжестью, мышцы начинает сводить и тянуть.

— Ты все еще очень напряжена, неправильно напряжена, — обдает горячим дыханием. — Придется усложнить процесс, — и подключает пальцы.

Конечно, напряжена! Разве можно как-то иначе реагировать на такое? Но скоро напряжение действительно меняется, поскольку остается только физическое, а вот сознание плывет. Стремительно плывет, предательски. Все потому, что я продолжаю смотреть, как подонок лижет меня, играет с клитором, подбирается языком к входу, надавливает. И в какой-то момент перестаю вообще что-либо соображать. Зато тело начинает отвечать на касания движениями, тогда же запускаю пальцы Игнашевскому в волосы, сжимаю, что есть сил. Ненавижу тебя, сволочь! Ненавижу! И скоро ты ощутишь на своей шкуре, каково это, когда тебя просто используют как вещь. Злость переплетается с диким желанием закончить, ощутить взрыв. Инстинктивно прижимаю его лицом к себе. И только сейчас замечаю, что он ласкает себя. Какое же сумасшествие! Неожиданно в дверь раздается громкий стук, отчего вздрагиваю.

— Плевать, — чуть ли не рычит изувер, — не обращай внимания. Ты должна кончить, Краснова.

Вот это его «должна» словно лезвием проходится по сердцу, а возбуждение мигом сходит на нет. Зато наружу лезут слезы.

— В чем дело? — резко поднимается и с недоумением смотрит на меня. — Я сделал тебе больно?

Да! Сделал, ублюдок! Сделал, когда фактически отнял у меня единственного близкого человека, превратив его в психически неуравновешенное существо! Когда заставил почувствовать себя всего лишь жалкой оборванкой, которая должна! Должна ему смою душу, должна тело! Безропотно и с широкой улыбкой на лице. Да, за плату, возможно, за достойную. Но как так вообще? И да, черт возьми, да, я сунулась в пасть ко льву. Сначала руку туда засунула, потом голову, а теперь вся целиком забралась и сижу, жду, когда он сомкнет челюсти. И с чего его вообще волнует, больно ли мне? Что-то он об этом не задумывался, когда лупил меня по заднице со всей дури. Гребаный двуликий Янус!

— Ева? — хватает за плечи. — Какого хрена с тобой происходит? Что еще за слезы?

— Я ничего не должна! — вырывается само собой. — Я не робот! Я не резиновая кукла! Может, твои предыдущие рабыни и кончали от одного только приказа, но я не буду! Не могу!