И снова она шевелится, наотмашь трескает себя по носу, чтобы, как выяснилось, почесать, отчего хмурится, что-то выдает невнятное и переворачивается, но уже спиной ко мне. Что ж, ты все сделала для того, чтобы я посмотрел на твою попку.

Да, все-таки Краснова шикарна при всей своей не модельной внешности. И эта ее обычность заводит, распаляет. Приходится встать и поправить член. Эх, друг, что же нам с тобой делать? Я ведь имею полное право взять ее в любое время. Правда, не после тасканий по ТЦ полдня. Сначала душ. Не знаю, чем закончится это наваждение, но прикрываю ее попку одеялом, а сам иду в ванную. Прикасаться к этой крошке, от которой пахнет ежевикой, в таком виде не могу и не хочу.

На все про все уходит минут десять, однозначно тороплюсь. Хочу снова смотреть на нее, хочу… да, дьявол, хочу ее взять. Вот такую горячую, нежную, чистую. Я тип порочный, испробовавший много чего в сексе, порою у кукол глаза на лоб лезли от моих приказов, но тут… тут у меня одно единственное желание — войти в ее девственное тело, заполнить собой, пометить, ощутить пульсирующую тесноту, услышать стон, осознать, что она принадлежит мне больше, чем принадлежали другие женщины. Осознать, что я первый. Откуда во мне вся эта сентиментальность? Черт знает, я уже устал пытаться понять. Поэтому хватит, пора отдаться течению, пусть несет, авось, куда и вынесет.

Из душа выбираюсь, наспех вытираюсь и сразу, не одеваясь, иду к ней. Да, пусть все случится сегодня, иначе просто сдохну.

И когда оказываюсь снова у кровати, берусь за край одеяла и полностью стаскиваю с Евы. Моя куколка инстинктивно поджимает ноги, затем хватает подушку и засовывает себе между бедер. Подушка штука полезная, с ней тоже удобно.

Для начала ее надо разбудить, я мог бы это сделать поцелуями, но велика вероятность, что Краснова со страху лягнет или завизжит.

— Ева, — и веду пальцами по бедру.

Слышу свое имя и нехотя приоткрываю глаза… опять он. Даже во сне не дает покоя. Как же я тебя ненавижу, Игнашевский.

— Ева, проснись, — повторяет мерзавец.

Пошел вон из моего сна! Убирайся! Здесь не твоя территория. Здесь всё, всё моё, тебе тут делать нечего. А он склоняется, упирается руками в матрас. И голый. Какого черта он голый?

— Ты ведь уже не спишь, — нависает надо мной.

И в этот момент у меня все обрывается внутри. Что?! Как?!

— Ян? — кое-как сиплю. — Ты… ты… что вообще происходит? — смотрю на себя. Где одеяло? Какого хрена происходит?

— Слушай, малышка, — накрывает мой живот ладонью, слегка придавливает, — твой первый раз произойдет сейчас, — а на лице ни ухмылки, ни привычной наглости во взгляде, сосредоточен, серьезен, будто сердит. — Только не бойся. Первый раз, как и договаривались, будет нормальным.

А мой мозг тем временем пытается связать между собой сказанные им слова. Первый раз, нормальный, сейчас. Чего?!

— Ян! — подскакиваю, резко отползаю от него. — Ты говорил через два дня!

— Нет, — мотает головой. — Сегодня. Не важно, когда это случится, на самом деле. Совсем не важно. Даже лучше, что сейчас.

— Это очередная игра? — и чувствую, как потеют ладони, как в горле пересыхает.

— Это твой первый секс, Краснова. Никаких игр.

— Но почему? Почему сейчас? Ты обещал!

— Не обещал, не надо. Я лишь ответил на твой вопрос, потому что на тот момент думал так. Но я передумал.

И выпрямляется, моим же глазам является то, что вызывает приступ паники. Да это ж… не член, это батон докторской колбасы! Боже, какая я все-таки дура! Идиотка! Кретинка! Вместо того, чтобы броситься от урода наутек, как тупая буренка пошла на мясокомбинат, где меня ждет только одно! Адская боль.

Видимо зверь замечает мое резко побелевшее лицо и стеклянный взгляд, которым смотрю ему на пах.

— Не бойся, — вдруг смягчается, — я постараюсь сделать все быстро и аккуратно. Потом дам тебе времени на восстановление, если нужно, отвезу к гинекологу, чтобы осмотрел, может, какие лекарства прописал, — а я все сижу в полнейшем оцепенении, — Ева, это неизбежно, понимаешь? Мы все равно переспим. И тебе все равно придется пройти через это. Просто доверься мне. Я клянусь, что не буду грубым или резким.

В чем-то он, конечно, прав. С корабля уже никуда не деться. И я знаю, секс все равно случится. Но… но я все равно не готова, да с ним я и не буду готова, никогда. Выходит, у меня один единственный выход — дать ему то, что он хочет и надеяться, что сдержит слово.

— Ты, правда, будешь осторожным? — срывается с губ.

— Да.

— И остановишься, если я не захочу продолжать?

— Остановлюсь. Я и не собирался продолжать. Если бы мне нравилось истязать несчастных девственниц, я бы тебя не прогнал в тот день.

На что судорожно киваю. Надо просто постараться расслабиться, постараться довериться извергу. Да, именно так. Иначе будет совсем плохо. Будь рядом со мной любимый мужчина, или ненавистный, боли не избежать. К тому же Игнашевский опытный сукин сын.

— Все же ты умница.

Тогда обходит кровать, встает с моей стороны, берет за руки и заставляет встать. Сейчас мы одного роста и мне не нужно запрокидывать голову, чтобы смотреть ему в глаза, Игнашевский по-прежнему серьезен, сосредоточен.

— Поцелуй меня, — произносит почти шепотом, а я чувствую запах геля для душа, да и волосы у него влажные. — Тебе надо расслабиться, Ева.

Не хочу тебя целовать, не хочу видеть тебя, но сейчас придется. Я же себе не враг, я враг тебе, Ян. И эта мысль помогает, подталкивает, рождает веру в моё пока что призрачное превосходство, благодаря чему тянусь к нему и осторожно накрываю его губы своими. Скоро Игнашевский полностью завладевает моим ртом, касается языка, прикусывает его, а через минуту подхватывает на руки и, не прерывая поцелуй, опускается вместе со мной на кровать.

А сердце уже не стучит, оно, словно гудит, если вообще не остановилось, а гудят на самом деле мысли. Он обещал! Он дал слово, что будет аккуратен.

— Ты сдержишь слово? — шепчу ему в губы. — Ведь сдержишь?

Но вместо ответа он снова целует, рукой ведет по груди, животу, очерчивает круг около пупка, потом еще ниже и накрывает лобок, а пальцами начинает ласкать. Внутрь не проникает, только снаружи, просто водит по коже вверх-вниз. И целовать не прекращает, причем сам, я лишь скромно вторю движениям, лишь позволяю его языку беспрепятственно изучать мой рот.

— Закрой глаза, Ева. Просто чувствуй, не оценивай, не жди чего-то — чувствуй.

— Если бы это было так легко, — машинально кладу руку на его предплечье.

— Будет нелегко, но и не очень сложно, — позволяет-таки себе улыбку, благо, без ехидства.

И вот, он проникает пальцем чуть глубже, а губами припадает к шее, потом к плечу и вскоре нависает сверху, чтобы целовать грудь. Я же не могу не смотреть. Думала, зажмурюсь, отвернусь, но не могу. Хочу видеть, каким он будет со мной. Хочу запомнить. Ласка тем временем становится настойчивее, Ян уже гладит вход, массирует, слегка надавливает. Губами терзает правый сосок, потом левый. И тело не остается в долгу — отвечает влагой. Для меня это добрый знак. А спустя пару минут Игнашевский убирает руку, перестает целовать. Неужели? Сейчас? Уже? Нет, я еще не готова! Пожалуйста, не торопись!