Но что делать? Для начала – выздороветь.

Пришлось, пересиливая тошноту, допить горькое лекарство до дна. А после меня сразу потянуло в сон. Уже засыпая, я первым делом наметила себе обыск комнаты с утра. Мне нужны подсказки и вещи, чтобы подготовить побег. Я не собираюсь ждать встречи с заказчиком. Последние дни ясно показали, как мало в жизни надежды на чудо. Если этот человек выложил за меня кучу золота, то вряд ли для того, чтобы познакомиться поближе.

«Сбегу, обязательно сбегу», – повторяла, засыпая.

Свет фар выхватывал из темноты кусочки дороги, точно перелистывал страницы бесконечной книги. Мимо смазанными тенями проносились силуэты деревьев подступающего к самой обочине леса. Мелькали стены деревенских домов с темными окнами. Лишь у трактиров призывно светились масляные фонари, навевая мысли о горячей еде и сладком сне.

Автокар на огромной скорости мчался по тракту. Леону оставалось надеяться, что этой глухой ночью на дороге они одни, остальные же путники изволят почивать в теплых постелях. Если бездна не проявит свой поганый характер, и зверье не вздумает перебегать дорогу, то послезавтра он доберется до цели. До одной рыжеволосой цели.

Машина подскочила на ухабе, Андэр всхрапнул, толком не проснувшись. Леон выругался, крепче стискивая пальцы на руле и до боли в глазах вглядываясь в слегка рассеивающийся под светом фар ночной мрак. Потряс головой, прогоняя сонливость. Второй день в дороге. От леса за окном рябит в глазах, и кажется, что в жизни не осталось ничего, кроме полосы дороги, руля и краешка капота, а люди и дома – плод его усталого воображения.

Надо остановиться, отдохнуть, но похитители вряд ли будут ждать, пока он выспится. Единственный шанс догнать – быть быстрее. Двигаться не только днем, но и ночью.

Вернувшись вчера домой, он обнаружил, что Хасселя ещё нет. Пришлось оставить записку и уходить. Благо личный автокар вернули из ремонта, и машина ждала в гараже, готовая отправиться в путь.

Здравый смысл советовал не торопиться, дождаться Хасселя с его напарницей, но внутри что-то толкало, выгоняя из дома в сумерки надвигающейся ночи. И потому Леон, быстро собравшись, оставил записку, кратко обрисовав ситуацию и направление, с которого планировал начать поиск, а так же добавил свои подозрения в отношении магистра.

В управлении он побывал днем. Забрал срочные бумаги, оставил прошение о продлении отпуска, взбодрил подчиненных и озадачил начальство отчетом. Больше его в столице ничего не держало.

Первым порывом было отправиться одному, но когда дорогу к гаражу заступил Андэр, он позволил помощнику составить компанию. И пусть слуга не умел водить, до сих пор считая машины порождением бездны, у него были иные полезные качества. К тому же Леону доложили, как плотно взяла Андэра в оборот мать. Бедняге пришлось нелегко, и в его взгляде, направленном на Леона, читалось столько мольбы, что он не выдержал, кивком разрешив себя сопровождать.

К утру первой ночи, когда пригороды столицы остались позади, пришло понимание – он знает, куда везут Шанталь. Стоило отклониться от верного направления, как сердце начинало ныть, руки холодели и беспокойство, точно дикий зверь, вгрызалось в грудь.

Во Фракании он ощущал девушку по-разному. Сначала, как некий безликий маячок, потом, когда оборванная магом связь вернулась, добавились эмоции. И где-то там, среди злости на беглянку, по крупицам копилась нежность, чтобы на пирсе выплеснуться в бурю эмоций: от дикой боли до вымораживающего душу страха и осознания, что он может потерять самое ценное на свете.

После уничтожения черепа исчезли и признаки магической связи. По крайней мере свои чувства к девушке он считал обычной влюбленностью. Не было ничего странного в желании оберегать Шанти, как и в потребности сжать в своих объятиях, прижать к себе и никуда не отпускать. Ни одна женщина на свете, кроме матери, не была ему так дорога, как Шанталь. Ни одну женщину он столь сильно не боялся потерять. Но разве не чувствуют то же самое сотни тысяч влюбленных мужчин?

И все же то, что происходило сейчас, выбивалось за рамки человеческой любви. Подозревал ли магистр об этом? Скорее всего, да, иначе не стал бы отправлять Леона на поиски невесты. Чернобородый – гад, но гад умный и должен был понимать – добровольно Леон невесту не отдаст. Значит, приготовил какую-нибудь гадость. А может… Леон покосился на сладко спящего помощника, но тут же потряс головой. Нет, Андэр не может работать на магов. Он их не переносит еще больше, чем технику.

Помощник завозился, сладко зевнул, и у Леона от зависти свело челюсти. Мысль об отдыхе он поспешно отогнал. На рассвете подремлет пару часиков – и хватит.

– Дэршан, как вы? – с заботой уточнил помощник, не скрывая тревоги.

– Нормально.

Голос звучал точно скрежет высохшего дерева по камню.

Андэр понятливо вздохнул, но настаивать на остановке не стал. Понял уже, что это бесполезно. С шумом выдохнул через нос и щедро предложил:

– А может, я того? За руль? Вы мне покажете, что жать, я вас сменю, а вы поспите?

Леон мгновенно представил его за рулем, с выпученными от ужаса глазами, и вздрогнул.

– Боюсь, в таком случае следующей остановкой для нас станет бездна. Лучше позаботься о нормальном завтраке. Скоро будет станция. Отправим телеграмму Хасселю, заправим автокар и поедим.

Помощник тут же повеселел, принявшись насвистывать что-то задорное. Добывать еду в самых заброшенных местах было его призванием. Причем непременно вкусную и полезную.

А Леон в тысячный раз за эту ночь подумал о Шанти. Как она там? Страдает? Спит или мучается бессонницей со связанными руками? И скрипнул зубами от накатившего осознания собственной беспомощности. Слабак! Не смог защитить. Позволил увезти свою женщину.

От поднимающейся изнутри волны темной ярости хотелось кого-нибудь убить, а точнее, тех сынов бездны, которые посмели прикоснуться к Шанти. Если они что-нибудь с ней сделали… Они точно трупы. Леон готов ответить за убийство каждого, кто причинил ей вред. Лишь бы Шанти была в порядке, лишь бы с ней ничего не случилось. А те, кто ее мучили, ответят за каждый упавший с ее головы волос.

Утро было недобрым. Его не спасали ни солнечный свет, щедро льющийся в окно, ни беззаботный птичий гомон, доносящийся с улицы, ни сладкий запах сдобы, шлейфом расходящийся вслед торговке пирожками. Я сглотнула голодную слюну и нырнула обратно в комнату, захлопывая створку окна.

Лежащая внизу улица могла принадлежать любому из сотен провинциальных городов нашей империи. Типичные двух-трехэтажные дома с высокими крышами и резными ставнями на окнах. У кого имелось достаточно золота, возводили каменные стены под стропила. Те, кто победнее, использовал камень для первого этажа, отданного под лавки и мастерские, второй, третий – жилые – строились из дерева.

На мостовой блестел, покрытый утренней изморозью, булыжник. По тротуарам широкой улицы торопился в обе стороны народ. Скрипели повозки, влекомые флегматичными лошадьми, звучным гудком распугивали из-под колес зазевавшихся прохожих редкие автокары. Текла нормальная обывательская жизнь, и я остро ощутила свое одиночество. Меня, точно камень, вышвырнули на обочину. Снова одна. Без поддержки семьи, друзей, жениха.