В другой «комнате», на куче медвежьих шкур, вытянулся Лйаал. Он отказался от позднего ужина, ограничившись крепким, круто посоленным чаем. Рядом с ковриком, на котором стояли чашки, поджав под себя ноги, сидела его жена и, осуждающе качая головой, увещевала Лйаала. Часом раньше, когда Кюкюр уже спал, он открыл при помощи зубила привезенный из тайги ящик. Минута шла за минутой, а Лйаал и Амма молча, завороженные ослепительным блеском камней, стояли перед ним, озадаченно переглядываясь.

– На эти камни можно многое выменять у русских, – наконец разжал губы Лйаал.

– Ты с ума сошел! – испугалась Амма. – Они так просто не расстанутся с ним, – кивнула она на залитый белым сиянием ящик.

Вышедший из ступора Лйаал присел на корточки и взяв один из наиболее крупных камней, прицельно взвесил его на руке.

– На такой алмаз можно несколько изб построить, – задумчиво сказал Лйаал.

Он подогнул под себя ноги и стал перебирать камни, то и дело вынимая по очереди их и поднимая двумя пальцами к свету. Даже в тусклом освещении избы алмазы полыхали неестественной слепящей чистотой.

– Отдай камни туда, где взял, – волновалась Амма, – не будет нам от них покоя.

– Да что ты понимаешь, – насмешливо поглядел на жену Лйаал, – никто не узнает о ящике.

– Я чую недоброе, – настаивала Амма, – зачем нам эти камни? У нас все есть – лошадь, корова, картошка! У нас есть изба и шкуры…

– Как была ты дикой, – продолжал рассеянно улыбаться Лйаал, – так и осталась. Я за этот ящик жизнью рисковал. И как ты себе представляешь это, как я его и кому отдам? Да меня обвинят в воровстве! Или ты не знаешь, какие у них порядки?

Узкие глаза Лйаала гневно блеснули.

– Тогда как ты будешь менять алмазы?

– Это не к спеху. – Лйаал держал в руках особенно крупный камень, карат в двести с лишним, и, таинственно мигая глазами, вглядывался в него, как в магический кристалл.

Одна из семей их деревни переселилась в Мирный. Навещая оставшуюся в деревне мать, Будамшу, приятель Лйаала, рассказывал, как ведется добыча алмазов. Начинали с экскаваторов, потом вскрыли кимберлитовую трубку и перешли к драгам с огромными, объемом в несколько изб, ковшами. Будамшу употреблял непонятные слова и обороты вроде «магнезирование алмазоносных пород в камере», «выдача на транспортные горизонты» и так далее. Будамшу пространно повествовал о методах переработки алмазоносной породы, добытой из трубки. Вначале порода подвергается дроблению и избирательному измельчению, потом обогащается до получения концентрата на отсадочных машинах. Лйаал из всего этого понял, что люди в поте лица добывают эти алмазы.

А глядя на сверкающие перед ним камни, он дивился их красоте. Такие крупные и полновесные, такие чистые. Словно кто-то, находя их, копил, складывал один к одному…

– Убери их из дому, – роптала Амма.

– Бестолковая ты, – огрызнулся Лйаал, – не знаешь пользы своей!

– Эти камни принесут беду, – не отступала жена Лйаала, – езжай в тайгу, брось его подальше…

– Не для того я его сюда вез. – Лйаал положил алмаз в ящик и, продолжая любоваться переливчатым великолепием кристаллов, тихо-тихо запел.

Он всегда так поступал, чтобы прекратить какой-нибудь неприятный разговор. Как ширмой отгораживался песней от ругани, причитаний и слез.

По щекам Аммы при виде такого упрямства побежали две узких влажных дорожки.

– Иди спать, – раздосадованно скомандовал Лйаал. – Все равно от тебя толку нет, – грубо добавил он и сделал рукой резкий пренебрежительный жест.

* * *

– Вставай, мой богатырь, – среди ночи услышал Кюкюр тревожный голос матери.

Продрав глаза, Кюкюр недоуменно уставился на мать, стоявшую на коленях перед его постелью.

– Вставай, одевайся, – мать говорила решительным тоном, и Кюкюр понял, что спорить бесполезно.

Он поднялся и принялся натягивать одежды.

– На выпей, – мать протянула ему жестяную кружку с кумысом.

Он послушно выпил, все еще не понимая, зачем его разбудили в такое время.

– Пошли, – мать направилась к выходу и поманила его за собой.

Лошадь, запряженная в волокушу, стояла перед избой. На волокуше в свете круглой луны он заметил тот самый ящик, который они с отцом привезли из тайги.

– Это плохо, – мать показала на ящик, – ты уже большой мальчик. Нужно далеко увезти и хорошо спрятать. Пошли…

Кюкюр посмотрел на дверь, как бы спрашивая, а как же отец? Но мать приложила к губам указательный палец.

– Иди, – подтолкнула она его в спину.

– Мама, а что в ящике? – шепотом спросил он.

– Беда наша, – так же тихо ответила мать. – Иди.

Действительно, Кюкюр взрослый мальчик. Десять лет уже. Он взял поводья и, поглядев на белую луну, тронул. С ружьем в руке мать сидела на волокуше, зачарованно глядя в черный змеящийся между лиственниц прогал.

Кюкюр не стал перечить матери. Хотя чувствовал в материнской таинственности и умолчании привкус неповиновения. Правя лошадью, он то и дело взглядывал на белый круг луны. Ему казалось, что луна насмешливо улыбается, манит, зовет… Содержимое ящика больше не волновало Кюкюра. Натянутый как струна, он ловил глухие отголоски леса. Звуки ночной тайги бередили его воображение, населяя бегущими тенями волков и лис. Он дышал прохладной тьмой, зыбкой от стрекотания цикад и уханья филина. Напрягал слух и зрение и казался самому себе древним богатырем из «Олонхо«, едущим на битву с мамонтом. А еще он чувствовал себя защитником матери. Да так оно и было.

Это уже потом, когда он повзрослел, Кюкюр начал задаваться вопросом: что же такое было в том злополучном ящике? А пока он ехал сквозь ночную тайгу, моргая слипавшимися глазами, и ни о чем не помышлял.

Неожиданно он задумался об отце. Что тот скажет, не обнаружив наутро ящика? Нужно спрятать ящик в таком месте, чтобы можно было при необходимости отыскать. На всякий случай.

Проехав несколько километров, они добрались до редколесья, переходящего в поляну. Вдалеке справа одиноко маячил разлапистый кедр с раздвоенным стволом. Дальше было болото, берега которого поросли осокой.

– Хватит, – Амма кивнула сыну, – копай здесь.

Она указала место под лиственницей. Но Кюкюр, проявив непослушание, покачал головой.

– Что ты задумал? – насторожилась Амма.

Кюкюр молча тронул. Они выехали на поросшую мелким кустарником поляну. Мальчик направил лошадь к раздвоенному кедру.

– Ни к чему это, – вздохнула Амма.

– Ты говорила, что я мужчина, – с достоинством произнес Кюкюр, – я хочу зарыть ящик там.

Он показал рукой на кедр.

Добравшись до дерева, он спрыгнул с повозки, взял лопату со сломанным черенком и стал копать. Но прежде чем приняться за работу, он взглянул на противоположную сторону ложбины, где на холме, освещенная луной, высилась разлапистая сосна. Он сделал несколько шагов в сторону. Теперь ствол сосны и основание раздвоенного кедра образовали прямую линию. Отсчитав по этой прямой десять шагов от кедра, Кюкюр наметил контуры ямы.