стол. Он раздавил их локтями и довольно захрюкал. Маркус понятия не имел, заметил ли кто-нибудь его маневр, но ему стало все равно. Теперь он совершенно вошел в роль. Просто невероятно, что можно слепить всего из парочки пицц! Фантазия Маркуса не знала границ. С пиццами по-прежнему было трудно совладать, но Квазимодо знал выход даже из безвыходной ситуации. Он сбил плоские пиццы в один комок и вонзился в него зубами. Смесь из фрикаделек, сыра, помидоров, ветчины, томатного соуса и теста оказалась очень даже ничего. Соус стекал по уголкам рта на подбородок, кусочек плавленого сыра прилип к носу. Ну и пусть! На колокольне собора Парижской Богоматери с едой неважно, и теперь, уж если представился случай, нужно как следует подкрепиться. Пиццерийное месиво исчезло во рту. Квазимодо раздраженно захрюкал. Как, это все?! Нет, он забыл про фрикадельки и кусочки ананаса, раздавленные собственными локтями! Ага, вот… Надо только их соскрести и сожрать… Теперь захотелось пить. Перед ним стояла бутылка с коричневой жидкостью. Это еще что такое? Пиво? Квазимодо любит пиво. Но что делает в бутылочке трубочка? В трубочке осталось несколько капель жидкости. Надо от них избавиться. Квазимодо поднял трубочку, направил ее на Русалку, которая попыталась увернуться… но слишком поздно. Несколько капель колы попало ей прямо в лицо. Квазимодо страшно расхохотался, встал и снова сел. Пук, пук… Он засмеялся еще громче и откинулся на спинку стула, вытирая лицо рукавом пальто и при этом оглядываясь, не заметил ли кто? Заметили почти все. Балерина и два Клоуна вышли в туалет – их затошнило. Оставшиеся гости скучковались на противоположном конце стола. Мадонна накрепко вцепилась в Молчаливого Рыцаря, который сидел с приподнятым шлемом и одобрительно кивал Квазимодо. Русалочка застыла на своем стуле. Она стала белой как мел, и пара слезинок стекала по ее щекам, перемешиваясь с каплями колы.

Маркус снова превращался в самого себя. Не слишком ли он заигрался? Испортить праздник в его планы совсем не входило. Он только хотел сделать так, чтобы Эллен Кристина почувствовала к нему легкое отвращение. И сделать это изящно. Он наклонился к Русалке.

– Извини, – пробормотал он.

Но, к сожалению, тут же рыгнул. Не нарочно, просто двух больших пицц для Маркуса оказалось слишком много, хотя для Квазимодо этой порции было в самый раз. Он быстро отодвинулся. В-з-з-з-з-з-з-з… Просто удивительно, как эффективно работает подушка! Он взглянул на Сигмунда. Молчаливый Рыцарь держал свою руку на руке Мадонны, чтобы та успокоилась, и, очевидно, не обращал на него никакого внимания. Да-да, Сигмунд тоже вошел в свою роль. Молчаливый Рыцарь должен быть рыцарем, а гадкий Квазимодо должен вести себя отвратительно. Жестокая правда жизни. Но Маркус больше не был Квазимодо. Он снова стал Маркусом Симонсеном, очень одиноким мальчиком.

– Большое спасибо, – робко пробормотал он. – Было очень вкусно.

Никто не отвечал. Клоуны и Балерина вернулись из туалета. Хюльдра и Восточная Танцовщица начали убирать со стола. Русалочка вытерла со щек слезы и колу, Мадонна что-то шептала Молчаливому Рыцарю, а тот только кивал. Вскоре они поднялись и скрылись на кухне. Когда парочка вернулась, Молчаливый Рыцарь нес огромный торт с зажженными свечами.

– А-а, у нас есть еще и торт! – сказал Маркус, но тут же Муна голосом Мадонны запела Русалке:

– С днем рожденья тебя!

Все подхватили, и Маркус с радостью заметил, что настроение немного улучшилось. Сигмунд поставил торт перед Эллен Кристиной, которая попыталась разом задуть все свечи. Ей это почти удалось, осталась гореть только одна.

– Сейчас помогу, – вежливо сказал Маркус.

Он встал, набрал воздуха и дунул изо всех сил. Носовой платок, который был у него во рту, вылетел и упал мокрой тряпкой прямо на горящую свечу.

– Погасла, – сказал Маркус и снова сел.

Пук…

Муна встала к музыкальному центру и вставила диск.

– Потанцуем, Вигго? – спросила она.

Молчаливый Рыцарь кивнул.

Задернули шторы, и слабый свет китайского фонарика создал в комнате ощущение загадочности и романтики. Девочка-панк танцевала с Ведьмой, Балерина с Хюльдрой, Восточная Танцовщица с Индианкой, два Клоуна друг с другом, Русалочка с третьим Клоуном, а Мадонна с Молчаливым Рыцарем.

Единственный, кто не танцевал, был Квазимодо. Он сидел в углу и размышлял: зачем он вообще появился на свет? Голова под париком чесалась, глаз под пластырем нестерпимо зудел, но он сидел неподвижно, чтобы не пукать. Казалось, все забыли про него, но если только он «пукнет», снова станет центром внимания. Это не входило в его интересы. Мадонна и Молчаливый Рыцарь проплыли, кружась в танце, мимо, и Сигмунд прошептал из-за забрала:

– Пора!

О чем он говорит, ведь все уже сделано!

Квазимодо сыграл свою роль, и, кроме того, Маркус был уверен, что танцевать не станет. Нет, пока все вокруг кружились в танце, он сидел и грустил наедине с собой. Маркус почувствовал какую-то нежность к Квазимодо. Парень, наверное, многое понимал про жизнь. Точно так же, как и он сам. Уродливый и одинокий. Неудивительно, что ему так хорошо удалось сыграть Квазимодо. Есть у них что-то общее. Он бы не удивился, если бы оказалось, что в прошлой жизни он и был Квазимодо. В каком-то смысле он оставался им до сих пор. Маркус Симонсен, уродливый звонарь с холма Рюд. Он наклонился и обхватил голову руками.

– Маркус?

Он поднял голову. Это была Эллен Кристина, и она выглядела вовсе не злой, а только печальной. Будто ей было жалко его. Иногда он замечал точно такой же взгляд и у папы.

– Не переживай. Я не разозлилась. Просто ты немного переусердствовал.

– Я пукаю не по-настоящему, – пробормотал он. – У меня в штанах специальная подушечка.

Она хмыкнула:

– Правда?

– Да, – кивнул он. – И дерьмо не настоящее. Обычный обувной крем.

Она снова хмыкнула:

– Я поняла. По запаху.

Маркус почесал голову.

– Чешется, – объяснил он.

– Можешь снять парик.

Он покачал головой:

– Нет, тогда я перестану быть Квазимодо.

Эллен Кристина улыбнулась:

– А ты и так не Квазимодо. Ты – Макакус.

Он кивнул.

– Что-то не так, да? – спросила она.

– Да, не так.

– Можем потанцевать, если хочешь.

Теперь она снова смотрела на него с состраданием. Он встал. Из подушки донеслось слабое чавканье. Он понял, что должен приступить к делу именно сейчас. Сейчас или никогда.

– Я не хочу танцевать, – сказал он. – Мне очень жаль, Эллен Кристина, но я в тебя не влюблен.

Пот ручьями струился из подмышек. Нога в носке зудела от камушков. Голова чесалась просто чудовищно, но он смотрел прямо ей в лицо единственным глазом. Она не показалась расстроенной. Вовсе нет. На ее лице