– Ну уж нет, – возразила я. – Думаю, если мне будет не с кем об этом говорить, я буквально взорвусь. Да и это в каком-то смысле круто. Не знать. Так даже веселее.

Он снова улыбнулся.

– Что? – спросила я. – Я что-то не так сказала?

– Ты заявила, что это весело, – ответил он. – Мне тоже так кажется.

Когда тем вечером я выходила из клиники, у меня перед глазами все еще стояли лицо Себастьяна, его улыбка и глаза. В нем по-прежнему было что-то такое, что никак не получалось понять. Я все еще слышала его голос, потрескивающий в динамике, и мне было хорошо. Я чувствовала надежду. Когда я крутила педали, направляясь домой, в груди затрепетало что-то крошечное, теплое и непонятное.

Подойдя к дому, я увидела на пороге коробку пиццы. На приклеенном к ней стикере был нарисован смайлик.

Я прокричала «спасибо» в направлении дома Франчески, в ответ мне раздался собачий лай. Я занесла пиццу в дом, намереваясь отправиться с ней в комнату и поесть там.

Ковер в коридоре на втором этаже был словно мягче обычного, и мне казалось, что я просыпаюсь от чего-то, возвращаюсь к жизни. А потом я увидела дверь в комнату моего отца – как всегда закрытую, – и во мне поднялся гнев, заглушив хорошие чувства все до единого.

Проходили недели. Абсолютно все вокруг – мои друзья, школьный психолог, с которым я несколько раз встречалась, доктор Пи, фельдшеры в клинике – считали, что рано или поздно я продам папин бизнес, но этого пока не происходило.

Я и сама не могла объяснить, почему мне было так трудно расстаться с клиникой. Я не была ветеринаром, да и дела шли очень плохо. Дэвид Джинн, бухгалтер моего отца, а теперь и мой, подтвердил это однажды вечером.

– Особых надежд не внушает, – признался он по телефону.

– Что мне делать? – спросила я.

– Избавляться от клиники при первой же возможности, – ответил Дэвид.

Он начал работать с отцом в первые месяцы после смерти мамы, странные и радиоактивные. Не так много людей готово было добровольно войти в облако смятения, которое собой представляла наша жизнь в тот год. Дэвид был единственным, кто остался с нами.

Я знала, что он прав. Обычно так и было. В то же время я, наверное, ждала, даже надеялась, что зазвонит телефон и странная девушка, которая познакомила меня с Киплингом, снова заглянет в дверь моего кабинета. Я хотела приносить пользу и желала получить еще один шанс.

Однако в следующий раз пришла не она.

– Первым делом тебе нужно знать, что я ведьма.

Это было первое, что сказала мне Мэллорин Мартелл, после того как представилась. В вестибюле не оказалось никого, кроме нас двоих и Доминика, который разговаривал по телефону. Три дня назад был Хеллоуин, а с тех пор как я встретила Киплинга, минуло уже почти два месяца. За все это время не произошло ничего хоть немного необычного, но в один прекрасный день я зашла в клинику после уроков и обнаружила, что в вестибюле меня ждет девочка, тайком таская из вазы на стойке регистрации остатки хеллоуинских конфет.

Мэллорин Мартелл выглядела словно помесь непоседливого щенка и эмо-подростка. На ней были футболка с Тоторо, выцветшая джинсовая куртка, черные легинсы и зеленые мартинсы. С одного плеча устало свисал старый рюкзак, усеянный нашивками с потертыми колдовскими символами, нарисованными фломастером. У девочки были вьющиеся светло-русые волосы, непокорная челка и теплые ореховые глаза, которым даже обилие дымчатых теней для век не мешало ярко блестеть. У ее ног спокойно стояла картонная переноска для кошек, из которой не доносилось ни звука. У меня перехватило дыхание. Это то, чего я ждала? Она одна из них? Может, это мой шанс? Не сказав больше ни слова, я жестом пригласила девочку в офис.

Как только мы вошли, она поставила переноску на пол. Изнутри ненадолго послышалось шебуршание какого-то пушистого зверька, который явно устраивался поудобнее в узком пространстве, но у меня не получилось ничего разглядеть через маленькие отверстия для дыхания.

– Ведьма, – сказала я, закрыв за нами дверь.

– Зато не злая, – ответила она со смехом. – Не переживай.

Я тоже попыталась рассмеяться, но не была уверена, что поняла шутку.

Злые ведьмы существуют? Мне и правда стоит переживать?

Существовало два варианта: я говорила либо с ведьмой, либо с сумасшедшей. Кем бы ни была эта девчонка, в кошачьей переноске в любом случае кто-то сидел, и мне хотелось знать, кто именно.

– Так там, э-э, твой черный кот? – спросила я.

Вопрос оказался неудачным.

Лицо Мэллорин помрачнело, улыбка исчезла, а глаза потускнели от усталости. Я могла поклясться, что она застонала от разочарования.

– Ну конечно, – сказала девочка, – у каждой ведьмы должна быть черная кошка.

– А разве нет?

– Нет, – она свирепо посмотрела на меня. – Не у всех нас есть черные кошки. Не все из нас летают на метлах. А еще мы не всплываем на поверхность, когда нас топят. Я развеяла твои стереотипы?

У меня возникло ощущение, что для нее этот разговор происходил не впервые. Не успела я и слова сказать, как выражение лица Мэллорин смягчилось.

– Извини, – произнесла она. – Это было грубо с моей стороны. Неделя выдалась тяжелой. И для меня, и для Зорро.

– Зорро – это…

– Мой фамильяр, – пояснила девочка.

Должно быть, на моем лице отразилось замешательство, потому что она понимающе кивнула и терпеливо продолжила:

– Творить магию в одиночку невозможно – ее сила слишком велика. Чтобы установить связь с эфиром, нужен духовный медиум.

– Духовный медиум, – повторила я.

– Ага, поэтому нужно призвать фамильяра. Это первое серьезное заклинание в карьере ведьмы, что-то вроде посвящения или… или выпускного экзамена без права на пересдачу. Ты получаешь все или ничего, другого варианта нет. Дается всего один шанс, и облажаться нельзя, иначе все закончится. Если призвать фамильяра не получилось, то все двери закрываются и никогда уже не получится творить магию. Но если заклинание сработает, то это значит, что тебя избрали и ты действительно оказалась ведьмой.

Когда Мэллорин говорила, все в ней словно танцевало. Ее руки двигались, светлые локоны над мерцающими глазами подрагивали, на розовых щеках то появлялись, то исчезали крошечные ямочки.

– Избрали, – повторила я. – Кто должен тебя избрать?

– Ну, во-первых, фамильяр. Но играют роль также более могущественные силы – духи, которые обитают за завесой мира, в эфире. Они должны принять тебя, а если не примут, то фамильяр не придет, и никакой тебе магии.

– Но тебя приняли.

– Да, – подтвердила она с гордостью.

Ее рука осторожно легла на переноску.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила я.

Мэллорин ухмыльнулась, сняла с плеча рюкзак, расстегнула его и вывалила на стол стопку дешевых потрепанных книг в мягкой обложке. Названия вроде «Зов ведьмы» и «Сестринство полуночи» напечатали объемными шрифтами, которые были популярны году эдак в 1970-м. Обложки украшали психоделические рисунки, фотографии кристаллов в стиле нью-эйдж и силуэты обнаженных тел на фоне луны. Я пролистала парочку книг и не впечатлилась.

– И с помощью них ты призвала… – начала я.

– Не кошку, – закончила за меня Мэллорин.

Она наклонилась и открыла переноску. Внутри было темно, тесно, лежало очень много покрывал, но я смогла разглядеть, как задвигался какой-то пушистый и изящный зверек. Навострились заостренные ушки, тонкая лапка протянулась и мягко прикоснулась к стенке переноски. Длинная изящная морда медленно высунулась наружу.

Зорро оказался серым лисом.

– Он самый послушный лис из всех, – сообщила Мэллорин. – Даже к туалету приучен. Держу пари, такого ты не ожидала.

Я взглянула на девочку снизу вверх. Она смотрела на меня без тени улыбки.

– Я не глупая, чтоб ты знала. Вижу, когда мне не верят.

Зорро заморгал, привыкая к яркому свету. Он уперся двумя грациозными лапками в край переноски и навалился всем весом, заставив ее опрокинуться. Лис выполз наружу, выглядя очень гордым своим небольшим трюком, взобрался по ноге Мэллорин, свернулся калачиком у нее на руках, а затем уткнулся мордой в изгиб локтя. Она одной рукой почесала оранжево-серебристый мех между его ушами.

– Как ты меня нашла? – спросила я.

– Рубашкин, – произнесла девочка.

– Э-э, будь здорова? – не поняла я.

– Заклинание отбора Рубашкина, ну?

Она говорила так, как будто напоминала мне общеизвестные вещи. Я покачала головой, и Мэллорин вздохнула.

– Я положила имена всех ветеринаров в городе в мешок и вытащила твое – ну, во всяком случае, твоего отца. И поскольку он скончался, я решила, что заклинание указывало на тебя.

– Это и есть заклинание отбора Рубашкина?

Издав еще один вздох, Мэллорин оживленно продолжила:

– Знаю, знаю, Рубашкина развенчали еще в восьмидесятых, – сказала она. – Технически это не заклинание. Но главное же,