За столом сидела изящная блондинка. Также можно сказать элегантная, привлекательная, весьма сексуальная... и у меня вполне закономерный вопрос: почему она работает секретарем Мороза? Неужто за красотой ничего не скрывается?

Она на миг оторвала взгляд от стопки документов, в которых явно что-то искала, взглянула на меня и вернулась к своим делам.

Хм...

— Я... э-э... меня вызывали.

Снова удостоилась короткого взгляда и приемная наполнилась шуршанием самоуничтожающихся листов.

— Очевидно. Иначе вас бы здесь не было, — холодно произнесла женщина. — Садитесь.

Стул, стоявший за ее спиной, проплыл над светлой головой и с легким стуком приземлился у стены между цветочными горшками.

От такой любезности не долго голову потерять...

Похоже, этот стул используется только студентами. Для гостей он крайне некомфортный — жесткий и с прямой спинкой.

— Долго мне здесь сидеть?

Может, у Мороза столь изощренное чувство юмора, что он решил наказывать меня тренажером для плоскости ягодиц?

"Плоскоягодичный тренажер: нет попы — нет проблем!"

— Пока Мороз Морозович не придет, — женщина не отрывалась от бумаг, с невероятной скоростью расфасовывая одну большую кипу на три ровные стопочки, остальные листы самоуничтожались над корзиной для мусора.

Зачем было меня так "срочно" вызывать, если Верховного чародея нет на месте?

Опять опоздаю.

Громкая трель оповестила о начале занятия.

Левитация. Самый интересный предмет! А я сижу в кустах на жестком пыточном стуле...

Растянувшиеся минуты, — часы твердили что прошло всего пять, — показались вечностью до того, как блондинка безучастным голосом произнесла:

— Ректор вас ожидает.

Она не смотрела на меня. А зря!

Я так долго моргала, что он успел зайти, пройти мимо, открыть и закрыть дверь? Заснуть я тоже не могла — слишком уж условия для сна неподходящие.

Секретарь, не заметив движения, подняла недовольный взгляд.

— Ректор вас ожидает, — повторила с нажимом.

Ладно, ей виднее.

Спорить себе дороже.

Постучавшись два раза ради приличия, дернула ручку на себя.

Яркий свет от окна вынудил на мгновение зажмуриться. Закрыв за собой дверь наконец огляделась.

Кабинет ректора немного... странный. На одной половине — снег и огромная, просто гигантская пушистая ель. Удивительно, как она здесь умещается?

Снег также сыпал с потолка, но сугробов что-то не наблюдается. Чудеса да и только. А вот другая половина...

— Присаживайтесь, — Мороз Морозович указал рукой на стул рядом со столом.

За спиной профессора до потолка возвышался стеллаж во всю стену, сплошь уставленный книгами и папками. На столе царил порядок, не считая просматриваемых в данный момент листов, разложенных перед Морозом.

— Вы хотели меня видеть?

— Не хотел. Однако вы каждый раз вынуждаете наслаждаться вашим присутствием.

Почему-то после этих слов уверенность, что он вовсе не наслаждается моим присутствием, плотно укоренилась. Я совершенно не расстроена получить такое признание. Наоборот.

— Так я зря пришла? — радость скрыть не смогла, хоть и очень старалась.

Мороз Морозович наконец отложил бумаги в сторону, закрыл папку с грифом "Чрезвычайно секретно" и, сцепив пальцы перед собой, наградил меня укоризненным взглядом.

— Липова, вы ведь знаете, почему я вас вызвал?

— Меня посещали некоторые догадки, — уклонилась от прямого ответа.

Едва слышимый перезвон колокольчиков нарушил напряженную тишину. По снегу прошли красные переливы и на ели появились три письма.

Мороз сделал едва заметный взмах рукой. Послания со свистом рассекли воздух и упали на стол. На конвертах корявым детским почерком написано: "Деду Морозу от Иванны Скобиевой, 7 лет" — на первом, и "Дедушке Морозу от Коли Егорова", — на втором. Третий конверт исписан аккуратным почерком с завитушками, из-за которых разобрать текст, кажется, не представляется возможным.

— Это... письма детей? Деду... то есть вам? С пожеланиями?!

Я и представить не могла, что почта у Мороза работает таким образом. Честно говоря, я даже не думала, что до него письма доходят!

Профессор отвечать не торопился.

— Выкладывайте уже все вопросы, я вижу, как вас распирает, — со скучающим видом он откинулся на спинку кресла.

Раз меня так просят... уговаривают...

— А подарки таким же путем отправляете? И еще... как адреса узнаете? На конвертах не написано.

Еще бы узнать, где Мороз держит оленей и можно ли на них прокатиться? Ну и, пожалуй, есть ли вакансия "Помощника деда Мороза" или что-то в этом роде. Я бы поработала.

Все вопросы разом задавать не стала... слишком велика вероятность, что Мороз просто не станет отвечать ни на один, а выскажет все, о чем собирался сказать и выставит за дверь.

— Все? Или еще что-то добавите?

Соблазн велик... но это будет слишком нагло.

— Все, — заверила, не сводя взгляд с ели.

На ней то появлялись, то исчезали разноцветные игрушки. Большие, маленькие, расписные и однотонные. Стеклянные и блестящие, и матовые, и вроде даже золотая была.

— Я получаю все письма, которые дети пишут на мое имя. Иногда случается получать и от взрослых, но это редкость. С возрастом люди перестают верить в волшебство, — задумчиво протянул он, — в этом и кроется их большая проблема.

Признаться, мне бы и в голову не пришло написать письмо Деду Морозу. Я перестала их писать лет в двенадцать.

Ох, ель-метель! Так Мороз, значит, и мои письма читал?

Выходит, читал... другого Мороза у нас нет...

— А... вы... хм... мои письма тоже получали, да?

Отчего-то стало неловко, даже стыдно... В своем последнем письме, точно помню, просила, чтобы, когда вырасту, я нашла настоящую любовь с красивым принцем.

Я делала акцент на "красивом", потому что все сверстники казались недостаточно прекрасными для такой великолепной меня.

Конечно это все детские глупости, но щеки все равно покраснели...

— Читал, — охотно подтвердил Мороз с лукавой улыбкой.

Снежком бы лицо обтереть, охладиться... Он ведь наверняка не помнит. Ему приходят тысячи писем! За столько лет он их миллионы прочитал, там наверняка писали всякое.

Однако же все равно неловко сидеть перед человеком, который читал твои сокровенные детские желания.

Боже... какой Мороз в самом деле древний! До конца осознать и принять факт, что этот человек, вероятно, семь лет назад, читая мое письмо, выглядел точно также, как и пятнадцать, и двадцать, и сорок лет назад… Немыслимо!