– Да. Мороженое. Хорошая мысль, – пробормотала Эмили.

На самом деле отличная мысль. У Эмили до сих пор было чувство, что её кожа горит, – просто из-за того, что она прикасалась к Юле. А каково было Юле? Даже страшно представить!

Она попыталась взять Рейчел под руку, чтобы скорее увести её от пруда. Но Рейчел отшатнулась и удивлённо уставилась на Эмили:

– Эмили, у тебя пальцы горячие, прямо жгутся! Ты что, весь день просидела на солнце?

– Э… да. Наверное. Извини.

Рейчел нахмурилась, пристально глядя на неё:

– Что с тобой? Ты какая-то странная…

– Может быть, перегрелась на солнце? – Эмили улыбнулась, стараясь обратить всё в шутку. Конечно, она выглядит странно. После всего, что случилось! Но Рейчел об этом знать не обязательно.

– Нет. Ты… сверкаешь. – Рейчел смотрела на руки Эмили, и Эмили тоже взглянула на свои руки, не понимая, о чём говорит подруга.

– Ой! – Её руки и вправду сверкали, переливаясь зелёными и серебристыми искрами водяной магии Саши. Наверное, часть этой магии попала на Эмили, когда Саша лечила Юлу. Эмили спрятала руки за спину и улыбнулась. – Я рисовала, – соврала она. – Сегодня утром. Красивый цвет, да? Я и не заметила, что испачкалась. – Она вытащила из кармана салфетку и принялась яростно вытирать руки, бормоча про себя: «Уходи, уходи, уходи…» – и пытаясь усилием воли заставить свои пальцы снова стать самыми обыкновенными.

Саша и Стриж говорили, что достаточно лишь пожелать – и волшебство совершится. Никаких рифмованных заклинаний, никаких зелий из глаз тритонов или вроде того. Надо просто взять магию, что живёт в твоём сердце, и захотеть, чтобы желание исполнилось. Но Рейчел не нужно знать правду – это слишком опасно. Для всех.

Руки покалывало и щипало, но Эмили со всей силы тёрла их бумажной салфеткой. Когда она наконец убрала салфетку, пальцы вновь стали чистыми, но в них осталось какое-то странное жаркое онемение, как это бывает, когда вымоешь руки слишком горячей водой.

– Блестящая краска? – спросила Рейчел, явно заинтересовавшись, и Эмили вспомнила, что Рейчел нравится всё блестящее – особенно лак для ногтей с блёстками.

– Да. Новая краска. Но она мамина, – быстро добавила Эмили на тот случай, если Рейчел захочется посмотреть.

– Ясно, – с завистью проговорила Рейчел. Мама Эмили работала художником-модельером, и у неё в мастерской хранились самые настоящие сокровища: образцы тканей, яркие бусины, пуговицы и потрясающие принадлежности для рисования.

Эмили поспешила увести подругу из сада. Ей очень хотелось рассказать Рейчел о том, что происходит на самом деле, но рассказывать было нельзя. Кое-что она уже сказала – о том, как узнала, что её удочерили. Но не сказала всей правды о своей семье. Эмили было неловко, что приходится что-то скрывать от Рейчел: та была её лучшей подругой, а у друзей не должно быть секретов. И было бы здорово показать Рейчел своё волшебство… когда у неё всё начнёт получаться как надо. Но об этом не могло быть и речи. Теперь Эмили поняла, почему мама заставила её пообещать ничего никому не рассказывать. Это было опасное знание. И не только для их семьи, но и для Рейчел.

– Я, наверное, возьму самое большое мороженое, – сказала она. – Сегодня так жарко! Может быть, пойдём в парк? Посидим под деревьями, в тенёчке?

«Приятно хоть ненадолго выбраться из дома», – подумала Эмили, опустив разгорячённые руки в холодильник с мороженым у газетного киоска. Конечно, уже совсем скоро ей надо будет вернуться и проверить, всё ли хорошо с Юлой, но сейчас ей хотелось побыть… самой обыкновенной девчонкой. Что удивительно, потому что обычно Эмили не нравилось быть обыкновенной.

Интересно, какой она стала бы, если бы выросла в своей настоящей семье, размышляла Эмили, лёжа под большой раскидистой ивой и глядя на легонько покачивающиеся над ней листья.

Папа рассказывал, что нашёл её под ивой. Она лежала завёрнутая в одеяльце и смеялась, наблюдая за листьями, шелестевшими на ветру. Наверное, поэтому ей так нравятся ивы. И всегда нравились, сколько она себя помнит. От них как будто сходят покой и тихая радость.

Эмили не жалела о том, что её бросили. Если бы этого не случилось, она не попала бы в свою теперешнюю семью. Она почти и не думала о своих настоящих родителях – если честно, ей и без них было о чём подумать, – но иногда, очень редко, ей становилось обидно до слёз. Хотя её мама с папой всегда обращались с ней, как с родной дочкой, она была им не родная. Они её удочерили.

На самом деле даже не удочерили. Не было никакого официального удочерения. Ева с Пеплом просто представили всё так, что она их настоящий ребёнок. Эмили подозревала, что им это было совсем не сложно: когда ты волшебник, а все остальные – обычные люди, ты можешь просто взмахнуть рукой и заставить любого поверить во что угодно.

– Мне надо домой. – Рейчел тяжко вздохнула. – Мама меня отпустила всего на час. Если я задержусь, она вся изведётся. Мне кажется, она до сих пор думает, что я ещё маленькая, чтобы гулять без неё.

– Это потому, что ты у неё единственный ребёнок, – сказала Эмили. – Вот чем хорошо, когда есть старшие сёстры… – Она умолкла на полуслове и зябко поёжилась, вспомнив о том, что сейчас происходит с её старшим сёстрами. – Всё, что можно и что нельзя, они сделали до тебя. Мне пришлось бы очень постараться, чтобы заставить маму поволноваться.

– Это да. Твоя мама такая спокойная по сравнению с моей… – Рейчел пожала плечами. – В общем, мне надо идти. – Но она так и осталась сидеть на траве, явно не торопясь уходить.

Однако Эмили схватила её за руку и подняла на ноги. Теперь, вспомнив о Юле и Лори, она поняла, что ей тоже надо домой.

* * *

– Ой. Привет, мам. – Эмили удивлённо застыла в дверях. Она думала, что мама просидит у себя в мастерской до вечера, и не ожидала увидеть её на кухне. Ева сидела за кухонным столом, сплетя пальцы в замок, и вид у неё был расстроенный и сердитый.

Потом Эмили увидела папу. Он стоял рядом с раковиной и наливал воду в чайник. Папа тоже был очень сердит.

Эмили закусила губу, пытаясь собраться с мыслями. Что они знают? Может быть, они слышали, как Юла и Лори ругались? Или нашли следы магии, оставшиеся после колдовской битвы сестёр?

Или, может быть – при одной только мысли об этом Эмили стало страшно, – может быть, магия Лори так сильно ранила Юлу, что Стрижу пришлось звать на помощь родителей? А как же чары молчания, которые Лори наложила на Юлу? Они действуют только в том случае, если заговорит сама Юла, или Эмили со Стрижом тоже нужно молчать, чтобы не навредить Юле?

Эмили почему-то была уверена, что мама с папой не знают, что действительно произошло между Юлой и Лори. Если бы они знали, то сейчас были бы с Юлой, да? А не сидели бы в кухне, готовясь пить чай, и не сверлили бы Эмили мрачными взглядами, хотя она ни в чём не виновата. Ей вдруг стало не по себе. Почему они смотрят так, словно сердятся на неё?