— Так у вас двое мальчиков? — спрашивает Коул.

— Еще девочка, старшая. Тея. Живет с мужем в Чикаго, у них уже две своих девочки. Она прокурор.

— Далековато ездить в гости к внукам.

Юна кивает, но не уточняет, что такое расстояние — сознательный выбор Теи. А после утренних безобразий, после отвратительной истории с Марчем и Верой разве можно ее в этом винить? Хотя, впрочем, зря она кривит душой, поскольку Тея отделила себя этим расстоянием не столько от братьев, сколько от родителей.

Они убрали тарелки и теперь делят одинокий кусок пеканового торта — две вилки в одной форме для выпечки, и тут входная дверь распахивается и входит Питер. Юну подмывает выронить вилку, но она этого не делает.

Брови Питера взлетают к волосам — удивление и невысказанный вопрос. Он промок до нитки, в руках — полиэтиленовые мешки с пенопластовыми контейнерами.

— Такой дождь, что я не услышала, как ты подъехал, — говорит Юна.

— Полагаю, эта древность снаружи ваша, — обращается Питер к Коулу.

Его ботинки скрипят по плиткам пола, он присоединяется к жене и гостю у кухонного стола, ставит на него барбекю. Пожимает Коулу руку, перенося на нее часть влаги.

— А где Марч? И я думал, что я еду привезу. — Он смотрит на грязные тарелки.

— Марч в полдень не приедет. Не смотри на меня так, скоро все объясню. А барбекю оставим на ужин. — Юна идет в ванную за полотенцем для вымокшего мужа.

Когда возвращается, Коул в подробностях рассказывает про незадачу с ослом, в результате которой Джо получил травму. Питер смеется своим риелторским смехом, начисто лишенным юмора. Юна промакивает ему волосы, оставляет полотенце у него на голове, собирает остатки еды со стола.

— А как вы с Джо познакомились? — спрашивает Питер.

— Вместе учились на ветеринаров в Техасском университете. Так и остались лучшими друзьями.

— Удивительно, а на кого вы свою-то практику оставили?

— Там дела неважнецкие. В моих краях теперь чаще заводят не быков, а бульдогов, а таких ветеринаров у нас хватает. Похоже, Джо надеется сманить меня сюда, расписывает Олимп во всех красках. — Произнося эти слова, он смотрит на Юну, она заливается румянцем. Приносит свой румянец Питеру вместе с тарелкой еды. Он вместо «спасибо» обвивает ее талию рукой.

— Тарелка маленькая, не дают ни сладкого, ни Марча, — сетует Питер. — Ты же не отменила приглашение?

— Он явился раньше назначенного, а вскоре приехал твой второй сын — ты там про него не забыл, случайно?

— Нет, — отвечает Питер и начинает сосредоточенно поглощать пищу. Они слушают, как стучат капли по металлической крыше, пауза в разговоре повисает слишком надолго.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Хотя денег на покупку машины у Марча нет, он входит в автомагазин с совершенно беззаботным видом. Отца в Олимпе уважают — хотя бы потому, что ему здесь принадлежит больше других, а кроме того, по некой причине, выяснить которую Марч так никогда и не потрудился, владелец чем-то настолько обязан Питеру, что любой Бриско может в любой момент забрать отсюда машину. Что, понятное дело, случается нечасто: Олимп из тех мест, где на одной и той же машине ездят, пока движок не стуканет так, что починка станет финансово нецелесообразной. Марч видит макушку в ковбойской шляпе — она движется в его сторону. Владелец макушки огибает ряд внедорожников «шевроле», видит Марча с собаками и встает как вкопанный.

Лайонел, владелец и единственный продавец, явно выбит из колеи. И не то чтобы появление представителя семейства Бриско означало убыток вместо выгоды. Но Лайонел приятельствует с Гепом, получает хорошие скидки на ремонт и, как и все в городе, прекрасно знает, почему Марч отсюда уехал. По этой особенности жизни в Олимпе Марч совсем не скучает: репутация прирастает к тебе намертво, потом уже ничего не поделаешь. Впрочем, Марч и не пытался ее от себя отодрать.

— Лайонел, — говорит Марч и кивает. Легко прикасается к спинам обеих собак. Они ложатся на плитку, которой вымощен участок.

Лайонел приветственно подносит ладонь к краю шляпы, позволяет себе улыбку, расслабляется внутри собственного пиджака. Полуденный жар, он потеет.

— Давненько не виделись. Твой фургон наконец испустил дух?

— Продал его на Западе. Нужно что-то полноприводное, для снега. Надеялся уехать от тебя на новой тачке.

— Не знаю, найдется ли у нас что-то для тебя подходящее. — Лайонел без всякого выражения разглядывает строй начищенных машин.

— Даже в трейд-ин? У меня в родительском доме стоит «Форд-150», меньше двух лет. Некоторые… косметические проблемы, но движок в порядке. Оттащишь его к Гепу — сделает конфетку, да еще и бесплатно.

— Правда? — с явным скепсисом осведомляется Лайонел.

— Для тебя — да. А для меня нет, потому я к тебе и пришел.

Лайонел кивает:

— Ладно, могу помочь. Тебе, полагаю, вместительная нужна, чтобы собак возить?

Они ходят по рядам, пока Марч не выбирает себе белый «сильверадо».

— Можешь сделать одолжение? — говорит Марч. — Дождись вечера, прежде чем ехать за моей бывшей машиной. Мне нужно днем заскочить забрать оттуда вещи.

Они обмениваются рукопожатиями. Лайонел выглядит невесело, однако передает Марчу ключи и просит в ближайшее время заехать за документами, подписать договор.

В отсутствие пандуса Марчу приходится подсаживать собак за попы. Ему-то не тяжело, несмотря на их размеры, но он в курсе, что ущемляет собачье достоинство. Протестуя, они отказываются смотреть ему в глаза, у Марча же теперь вся футболка в собачьей шерсти.

Он выезжает со стоянки, минует городскую площадь, на которой стоит кирпичное здание суда с арочными окнами — все три этажа, самая высокая постройка в городе, если не считать силосной башни. Проезжает мимо пустующих магазинов, равно как и мимо обитаемых — их соотношение с его отъезда почти не изменилось. За городской площадью стоят дома побогаче, в том числе отцовская контора, дальше большой городской парк, квадратный, в длину и в ширину на три стандартных квартала. При виде парка внезапно и явственно вспоминается Вера, их последнее свидание. Из десятка женщин, с которыми он переспал после отъезда из Олимпа, ни одну не поставишь рядом с Верой так, чтобы Вера ее не затмила. Красота ее наделена свирепой способностью выжигать из памяти все остальное — все глубокие декольте, все пары глаз, все мысли о верности и любви. Впрочем, если честно, он Веру никогда не любил. Любил смотреть на нее — ему казалось, будто сердце протыкают зазубренным железным прутом, но в хорошем смысле. А еще ему нравилось проводить время с человеком, которому нравилось в нем не только хорошее, но и плохое, который не рассчитывал, что он станет кем-то