— Хорошо… — Кажется, мой отчет ей понравился. — Хочешь несколько часов отдохнуть или сразу присоединишься к остальным?

— Нет, спасибо, я лучше сразу!

Я слишком возбуждена, сна у меня ни в одном глазу.

Она улыбается, как видно очень хорошо понимая мое состояние.

— Быть посему, — говорит она. — Как переоденешься, доложись сестре Томине. Ты найдешь ее во дворе. Одежду оставишь на кровати, сестра Беатриз ее заберет. — Она кивает, отпуская меня, и разламывает печать, скрепляющую письмо. Я уже готова покинуть кабинет, но она окликает меня: — Исмэй?

— Да, матушка?

— В скором времени тебя ждет следующее испытание, — не отрываясь от чтения, произносит аббатиса. — И оно будет гораздо трудней.

Я не знаю, как следует понимать ее слова. Это обещание или предупреждение? Будем иметь в виду оба смысла.

В общей спальне я быстро переодеваюсь и складываю выездной наряд на постели. Уже зашнуровывая свое простое серое облачение, выглядываю в окно. Сестра Томина проводит урок искусства неуловимости. Очень хорошо, как раз сброшу снедающее меня возбуждение! Я бегу наружу и присоединяюсь к ученицам.

Четыре младшенькие девочки борются одна с другой, сестра Томина встала в пару с Аннит. При виде меня она машет мне, довольная, что появился кто-то, способный занять ее место.

Аннит достигла немалых успехов в этом искусстве.

Сестра Томина отходит прочь, я же кланяюсь Аннит, как того требует ритуал. Она отвечает поклоном на поклон и принимает боевую стойку. Я делаю то же и подавляю внезапный взрыв смеха. Видел бы меня сейчас тот неуклюжий балбес из таверны!

Аннит подлавливает момент. У нее гибкие суставы и крепкие мышцы. Она ныряет внутрь моей защиты и хватает меня за горло.

— Как все прошло? — тайком шепчет она.

— Как по маслу! — Я вскидываю руки и рывком высвобождаюсь из ее хватки. — Проскользила, как по самому гладкому шелку сестры Беатриз!

Аннит делает ложный выпад вбок, потом перехватывает мою руку и заворачивает ее за спину.

— И никаких трудностей?

Я стискиваю зубы: мне больно.

— Совсем никаких! Служанка нахамила, но в меру, пьяный осел попытался лапать, но я от него в два счета отделалась. Я даже метку Мортейна увидела! — шепотом хвастаюсь я.

— Но ты еще не принимала Слез Мортейна, — ослабляя захват, напоминает она.

— Я знаю… — Всячески пытаюсь не допустить в голос самодовольство, но, кажется, не справляюсь. Чтобы отвлечь Аннит, я резко отступаю назад, заставляя ее потерять равновесие, потом вывертываюсь из захвата и, продолжая движение, правой рукой сзади беру ее за горло. — Слушай, да ты не волнуйся! Твой черед точно скоро настанет!

— Девочки, хватит болтать! — окликает нас сестра Томина. — Вы же свои жертвы не заговаривать до смерти собираетесь?

Аннит дотягивается и жмет точку у меня на запястье. Рука немедленно отнимается, и она уходит из моей хватки. Я силюсь удержать ее одной рукой, но она ускользает, как угорь.

— От Сибеллы пока никаких новостей? — спрашиваю я, тряся кистью, чтобы разогнать онемение.

Аннит быстрым движением заходит мне за спину. Ее рука, точно плеть, обвивается кругом моей шеи.

— Нет, и сестры молчат, словно воды в рот набрали. А матушка аббатиса если и упоминает о ней, то лишь когда я сплю и не могу подслушать возле двери. Сибелла будто вовсе существовать перестала! — жалуется она, стараясь в то же время меня придушить.

Я прижимаю подбородок к груди, чтобы ей помешать.

— Думаю, с ней все будет хорошо! — Из-за неестественного положения головы голос звучит невнятно и сипло. — Как-никак, это у нее уже третье задание!

Аннит что-то согласно бормочет. Я знаю, о чем она думает. Почему другие получают задания, а она — по-прежнему нет. Девушка хватает меня за запястье, проскакивает вперед и берет мою руку на излом через плечо. Следует короткий полет, и я шлепаюсь на спину, да так, что из легких вылетает весь воздух. Я раскрываю рот, точно пойманная рыбешка.

— Четвертое, — глядя на меня сверху вниз, поправляет Аннит. — Это служение у нее уже четвертое!

— Осторожнее! — бранит меня сестра Серафина. — Не перекипяти, не то он обратится в смолу и сделается ни к чему не пригоден!

— Да, сестрица. — Я не отвожу глаз от чашечки, которую держу над огнем.

Вдоль борта склянки появляются мелкие пузырьки, но жидкость пока еще не кипит. Пока еще.

— Отлично, — заглядывая мне через плечо, говорит сестра Серафина. — Поставь вот сюда, пускай остывает.

Железными щипцами я снимаю чашку с огня и опускаю на каменную подставку. Мы варим свежую порцию «ночных шепотов». Этот яд очень летуч, его пары убивают всякого, кто вдохнет. Легкие от него затвердевают, а потом становятся хрупкими как стекло.

И только нам с сестрой Серафиной все нипочем. На нас яды не действуют!

— Как только остынет, — говорит она между тем, — мы смешаем его со свечным воском, а потом… — Ее прерывает неожиданный стук в дверь, и она встревоженно восклицает: — Не входите!

— И не собираюсь, — подает голос Аннит. Уж ей-то известно, что входить сюда действительно ни к чему. — Матушка настоятельница сей же час зовет Исмэй к себе в кабинет!

Меня вызывают! Сердце в груди так и подпрыгивает. После моего возвращения аббатиса ни разу не звала меня в кабинет; зачем бы теперь, если не для того, чтобы дать новое поручение? Я даже забываю испросить у монахини разрешения и сразу бегу к каменному рукомойнику отчищать руки от яда.

Сестра Серафина раздраженно вздыхает:

— Ну и каким образом святейшая матушка предполагает пополнять запасы ядов, если и последнюю помощницу забирает у меня? Неисповедимы пути Твои, о Мортейн…

— Я-то думала, она теперь отправит Аннит, — оборачиваюсь я.

Сестра Серафина награждает меня суровым взглядом:

— Матушка аббатиса знает, что делает. А теперь иди, не вынуждай ее ждать!

И я ухожу, не забыв присесть в поклоне, чтобы Серафина не рассердилась еще больше. Она, наверное, думает, будто ничего мне не сказала, но на самом деле я все поняла! Тому, что Аннит не поручают служений, определенно есть причина. И уж если сестра Серафина осведомлена об этой причине, мы с Аннит уж как-нибудь да сумеем до нее докопаться.

По дороге в кабинет я оправляю повой и вытряхиваю из облачения пыль. У двери медлю, набираю полную грудь воздуха, делаю сосредоточенное лицо и наконец стучу.

— Входи.

Я переступаю порог и… перво-наперво замечаю сидящего в кабинете мужчину! Гром среди ясного неба поразил бы меня меньше. Волосы у него седые, борода аккуратно подстрижена, поверх парчовой мантии с меховым воротником сверкает золотая цепь с драгоценной подвеской.