Сестра Арнетта тоже разглядывает платье, задумчиво постукивая пальцем по подбородку.

— С этим можно поработать, — заявляет она наконец, и сердце у меня падает.

Я отнюдь не уверена, что я готова с этим платьем «работать». Вернее, не с ним — в нем!

Однако спорить бессмысленно, и сестра Беатриз сует наряд мне в руки:

— Надевай, посмотрим, как будет сидеть.

Я удаляюсь в уголок, за ширму для переодевания. Платье несу осторожно, словно новорожденного младенца, страшась, как бы прикосновение пальцев не попортило нежную ткань.

Когда я стаскиваю серое облачение, сестра Беатриз перекидывает через ширму нечто из тонкой и легкой ткани.

— Вот, держи. Под это платье нужна сорочка поизящней твоей.

Мне не дает покоя присутствие двух старших женщин по ту сторону ширмы. Я сбрасываю с себя все и дрожу, оставшись совсем нагишом. Какое облегчение — скорее влезть в новую сорочку! Потом сверху вступаю в пышную бархатную юбку и затягиваю ленты на поясе. Просовываю руки в тесные рукава и даже удивляюсь: как на меня сшито!

Окончательно устраиваясь в непривычном корсаже, я убеждаюсь, что сестра Беатриз была полностью права. Моя грудь прикрыта, но лишь символически, так, чтобы только соблюсти скромность. Я знаю, что мне предстоит время от времени притворяться знатной особой, но, по-моему, такой наряд больше подошел бы распутнице.

— По-моему, ничего не получится, — говорю я.

Мне стыдно даже выйти из-за ширмы.

Тогда ко мне идет сестра Беатриз. Она отводит мои неуклюжие пальцы и сама довершает шнуровку.

— То, что надо, — выносит она вердикт. — Все мужское внимание будет устремлено прямо сюда, а на то, чем заняты твои руки, никто даже и не посмотрит. А теперь быстро за мной, сестра Арнетта уже пошла в оружейную! Да, вот тебе еще туфельки и плащ. Побываешь у нее, потом я тебя как следует причешу.

Может, оружейная по богатству красок и проигрывает гардеробным сестры Беатриз, но мне она все равно нравится куда больше. Более того, это одно из моих любимых помещений в монастыре. Здесь хранятся ножи и кинжалы всех мыслимых размеров и форм, а кроме того — ронделлы, маленькие, бритвенно-острые метательные диски, которыми убивают на расстоянии. Со стропил свисают арбалеты, от крохотных до самых больших. Стальные гарроты нанизаны на крючки. А еще здесь имеются всевозможные ножны и ременные устройства для них, чтобы пристегивать куда угодно на теле. Пахнет металлом и гусиным жиром, которым смазывают оружие.

Сестра Арнетта сразу хватает меня за руку и тащит к дальней стене, сплошь завешанной разнообразными ножами. Она приглядывается к тесным рукавам моего платья.

— Нет, — говорит монахиня. — Туда нам точно ничего не засунуть! Вот, примерь-ка.

И она бросает мне ножны для ношения на лодыжке. Я наклоняюсь, чтобы их пристегнуть… и мои «женские прелести» чуть не вываливаются из корсажа. Проклятье!

Закрепив как следует ножны, я получаю тонкий стилет с рукоятью, усыпанной самоцветами. От удивления чуть не роняю его:

— Уж больно изящный…

— В Венеции на таких сейчас все помешались, — говорит Арнетта. — Но сегодня вечером твоим основным оружием будет вот это.

И она достает великолепной работы браслет. Выглядит он как толстый шелковый шнур, который обмакнули в золото и свили многими кольцами. Монахиня берет его за концы и тянет в разные стороны, и браслет разворачивается в длинную смертоносную удавку.

— Тебе достаточно всего лишь вскинуть руки ему на шею, заключая в объятия, — поясняет сестра-оружейница. — Если проделаешь это достаточно быстро, он даже не успеет ничего понять до самого конца. При необходимости можно это проделать даже в людной комнате, где-нибудь в уголке потемнее.

Она сворачивает браслет и вручает мне, и я надеваю его на запястье.

Сестра Беатриз окидывает меня задумчивым взглядом, после чего спрашивает:

— Может, еще соски ей красной охрой подкрасим?

— Сестра!.. — восклицаю я в искреннем потрясении.

Аннит, вообще-то, предупреждала меня, что у сестры Беатриз имеются все задатки опытной соблазнительницы. Увы, я пропустила слишком много ее уроков, так что сама на сей счет ничего сказать не могу.

— Помолчи, уши вянут, — раздраженно отмахивается она и поворачивается к сестре Арнетте. — Если она поднимет руки вот так… — И старая монахиня вскидывает руки, словно обнимая кого-то за шею. — Ее корсаж как раз и раскроется. А раз уж венецианки красят соски, может, и нам следует это с нею проделать, как тебе кажется? Чтобы облик сделался совершенным?

Сестра Арнетта сочувственно улыбается мне.

— Полагаю, — говорит она, — если уж он разглядит ее соски, не будет разницы, накрашены они или нет. Все равно через мгновение ему умирать!

Наконец сестра Арнетта ведет меня во внутреннее святилище монастыря, туда, где обитает сестра Вереда. Это и к лучшему, а то от сестры Беатриз меня уже едва не тошнит.

У двери в покои провидицы Арнетта останавливается и гладит меня по плечу.

— Удачи, — говорит она, и я не знаю, к чему относится пожелание: к моему нынешнему заданию или к предстоящему посещению престарелой монахини.

Сестра Арнетта уходит, и я поворачиваюсь к двери. Как раз собираюсь постучать, когда изнутри раздается:

— Войди.

Я вхожу в жилище провидицы. Здесь темно и тепло, точно в материнской утробе, только слабо рдеют угли в жаровне. Сестра Вереда не нуждается в свете, но ее старые косточки предпочитают тепло. Я пытаюсь что-нибудь рассмотреть в потемках. Она склоняет голову, покрытую повоем, и обращает на меня взгляд слепых глаз.

Мне делается не по себе.

— Подойди поближе, — говорит она.

Я пробираюсь ощупью. Тяжелые и непривычные юбки мешают мне едва ли не больше, чем темнота.

— Матушка настоятельница говорит, у вас было видение. Оно вроде бы касается служения, которое сегодня мне предстоит… Я так понимаю, вы можете дать мне указания, чтобы я нанесла верный удар?

— Нанести верный удар? — переспрашивает она. — Вот, стало быть, каковы твои заветные помыслы?

— Конечно! — отвечаю я с жаром. — Мортейн и Его верные вытащили меня из поганой дыры и дали мне жизнь, о которой я даже мечтать не осмеливалась! Я и пытаюсь отдавать долг, как могу.

Она молча глядит на меня. Эти белые незрячие глаза хоть кого выведут из равновесия.

— Помни, — произносит она наконец, — истинная вера никогда не дается без боли.

Я хочу что-то ответить, но она тянет руку к небольшому кармашку на поясе, вытаскивает нечто похожее на связку перышек и тонких костей и бросает все это на жаровню.

Тотчас занимается пламя, келья наполняется едким дымом. Сестра Вереда смотрит в костерок, словно читая что-то в ало-золотых пламенах, отражающихся в молочной белизне ее глаз.