Стьюарт Розенбергер был старше меня лет на пятнадцать, но выглядел ничуть не хуже, чем я сам. Невысокого роста, подтянутый и энергичный, он обладал такой подвижной мимикой лица, что морщины, по-моему, просто не успевали образоваться. Стьюарт постоянно носил традиционную еврейскую шапочку-кипу и при знакомстве и при нескольких последующих встречах постоянно расспрашивал меня о еврейской жизни в Белоруссии вообще и в Минске в частности. Откровенно говоря, я мало что мог рассказать ему, поскольку почти ничего об этом не знал. Тем не менее, уверял он меня, наши беседы весьма помогали ему с точки зрения его профессии — Стьюарт был юрист, специализирующийся по вопросам иммиграции. Теперь он мой должник, говорил Стьюарт.

Я достал из сумки записную книжку и набрал телефон Стьюарта. Он оказался дома — это и был его оффис. Поскольку и ФБР-овцы, и лейтенант Санчес настороженно прислушивались к разговору, я сказал Стьюарту только то, что я попал в идиотскую историю и изложил предложение, сделанное Санчесом и ФБР. Стьюарт не задал ни одного вопроса, а когда я закончил, скомандовал:

— Скажи, что тебя будет представлять адвокат Розенбергер — Чен и Фаррел меня знают, — и что ты согласен добровольно давать показания, но только в моем присутствии. Я приеду к ним часа через полтора, раньше не смогу. И потребуй, чтобы они нашли переводчика для допроса.

— Но я и сам могу говорить по-английски, — сказал я.

— Тебе придется отвечать на серьезные вопросы, а для этого надо будет думать. Переводчик даст тебе дополнительное время, чтобы подумать. Поверь, я не в первый раз применяю этот прием. И вообще, если я согласился тебя представлять, это значит, что ты обязался меня слушать. Понятно?

— Йес, сэр, — ответил я по-военному. — Спасибо, Стьюарт, — и повесил трубку.

Когда я пересказал представителям власти слова Стьюарта, агенты переглянулись. Фаррел сказал, что ничего другого от адвоката Розенбергера он и не ожидал. Его не удивляет также, многозначительно добавил Фаррел, мое знакомство с Розенбергером, который, похоже, только и делает, что защищает сомнительных иностранцев от американского правосудия. Я благоразумно промолчал — Санчес, кстати, тоже воздержался от замечаний. Однако, пока — пока, подчеркнул Фаррел, - такой вариант им подходит. Они даже постараются, но не обещают, найти переводчика с русского. В конце концов, заключил Фаррел, арестовать меня они всегда успеют.

Я распрощался с Сэмом — он по-прежнему оставался хмурым, но уже снова обрел былую сдержанность, — и мы направились в даунтаун, в оффис ФБР. Весь путь пешком занял бы минут десять, но в Америке, понятно, пешком никто кроме меня не ходит. Мы поехали на двух машинах — оба агента вместе со мной, а лейтенант Санчес за нами в своем полицейском автомобиле. Я было испугался, что он посадит меня в свою машину, в специальное отделение для перевозки преступника — заднее сиденье, отгороженное двойной стальной решеткой, — но Санчес на это не претендовал. Меня усадили хоть и на заднее сиденье, но в обычную машину без решеток и даже наручники не надели. Правда, рядом со мной сидел агент Чен, и замки дверей были защелкнуты.

ФБР в Тусоне занимает два этажа в так называемом Федеральном Доме — одном из трех тусонских небоскребов. Все здание принадлежит федеральному правительству и все учреждения, которые подчиняются центральной власти — иммиграционное ведомство, ФБР, борьба с наркотиками, пограничный контроль, налоговая инспекция — располагаются именно здесь. Такие здания есть во многих крупных американских городах. Жизнь в Америке устроена так, что обычные американцы редко соприкасаются с федеральными чиновниками и люди зачастую даже не знают о существовании Федерального Дома в их городе. Например, многие жители Оклахома-Сити узнали о тамошнем федеральном здании только когда идейный борец с центральным правительством, отморозок Тимоти Маквей, припарковал рядом с ним фургон, набитый самодельной взрывчаткой и подорвал его с безопасного расстояния. Сто шестьдесят восемь человек из числа работающих в здании и их детей — там был и детский сад — погибли в этом взрыве.

История в Оклахома-Сити случилась в апреле 1995 года, почти ровно пять лет тому назад. Охрана федеральных зданий с тех пор резко усилилась и массивные бетонные блоки, установленные вокруг тусонского Федерального Дома, не позволяли припарковать машину ближе, чем метров за сто. Лейтенанту Санчесу пришлось пройти эти сто метров пешком — думаю, что он остался недоволен, — а мы проехали через шлагбаум с караульной будкой прямо к заднему входу. Здесь я расстался с ФБР-овцами, и дежурный полицейский отвел меня в небольшую комнату с замечательным видом на горы из окна восьмого этажа — но и окно и дверь были забраны решеткой — где мне предстояло ожидать допроса. Из мебели в комнате стоял только большой стол для заседаний и стулья вокруг него.

По логике событий, мне полагалось бы провести время, оставшееся до допроса или в непреодолимом страхе перед разоблачением, или мучительно соображая, какие же вопросы мне будут задавать Фаррел и Чен. Но вместо этого наступило неожиданное расслабление. По-видимому, события сегодняшнего утра — время подходило к часу дня, — измотали меня настолько, что тревожиться за себя еще больше я был просто не в состоянии. В конце концов, я уже сделал все, что мог — продумал линию защиты, нашел и пригласил адвоката, и даже разыскал дополнительную улику, о которой еще никто ничего не знал. А всерьез представить, что меня посадят на десять лет за преступление, которое я не совершал, я не мог — воображения не хватало.

А вот чувство голода я ощущал вполне отчетливо. Дверь, конечно, была заперта, но я начал стучать в нее, и со временем на пороге возник полицейский. Я объяснил ему, что мне пора что-нибудь съесть. К моему удивлению, полицейский задумался, и, в свою очередь, стал объяснять, почему это не так просто, как кажется.

— Понимаете, сэр — сказал он, — отвести вас в наш кафетерий я не могу — это не положено. Кормить вас тюремным пайком будут, когда вас переведут в тюрьму, скорее всего сразу после допроса. — Типун тебе на язык, подумал я. — Я бы мог принести вам что-нибудь из кафетерия по вашему выбору, но и это не положено. Мне очень жаль, но порядки устанавливаю не я.

— Как же быть? — спросил я.

Полицейский опять задумался, но вдруг просиял:

— Я могу принести вам кофе и бублик, — сказал он. — Вот это — положено. Вам все равно предложат их на допросе.

— А как насчет двух комплектов? — поинтересовался я.

— Нет проблем, — сказал полицейский, и уже через несколько минут принес поднос с бубликами, маленьким творожным сырком и двумя бумажными стаканами с отвратительным американским кофе. Я поблагодарил его и принялся за еду.

Кофе, хоть и невкусный, подбодрил меня. Не скажу, что я полностью пришел в себя, но через час я уже встретил Стьюарта почти искренне улыбаясь, как и всякий добропорядочный американец.

Впрочем, Стьюарту, по-моему, было безразлично, смеюсь я или плачу. Он быстро вошел в комнату, кивком головы отпустил сопровождавшего его полицейского, уселся рядом со мной и сказал:

— Я только что переговорил с Бобом Ченом — они дают тебе полчаса на предварительную консультацию со мной. Чен рассказал мне, что сегодня ночью твой компьютер соединился с центральным компьютером «Твенти ферст бэнк оф Аризона» и перевел в «Сити-бэнк» полтора миллиона долларов. Из «Сити-бэнка» деньги были немедленно переведены еще дальше — куда, он мне не сказал. С другой стороны, ты постоянно работаешь с «Твенти ферст бэнком» — это они уже проверили, — и, значит, знаешь, как соединиться с его компьютерами. Кроме того, ты работаешь в университете сравнительно недавно, и до твоего появления никаких проблем с «Твенти ферст бэнком» не было. По их мнению, все это делает тебя главным подозреваемым. А теперь расскажи мне твою версию.