Нужно быть предельно осторожными – Оралия не должна увидеть нас. Комната Бабули и Дедули расположена напротив столовой, сразу за кухней. Оралия, цокая каблуками, поднимается по задней винтовой лестнице на крышу, и нам предоставляется шанс. Рафа идет впереди, за ним галопом бежит Ито – я болтаюсь у него на спине, словно мешок риса. Как только мы оказываемся в комнате, Рафа тут же закрывает за нами дверь, а Ито опускает меня на пол. На крючке за дверью висит Дедулина пижама, она пропахла микстурой от кашля и сигарами.

Раньше я заглядывала в комнату Бабули и Дедули только из дверного проема. Бабуля вечно гонит нас прочь. Говорит, мы ломаем вещи. Они куда-то исчезают после наших визитов. Даже здесь, в спальне, ощущается запах дома на улице Судьбы: будто пахнет жарящимся мясом. Рафа не разрешает нам включить свет, а поскольку жалюзи закрыты, в комнате жутковато, воздух в ней тяжелый, она населена призраками.

Кровать большая и пухлая, словно буханка хлеба, такая белая и чистая, что я боюсь дотронуться до нее. Покрывало из ткани букле, белые чехлы на подушках, накрахмаленные простыни хорошо выглажены и отделаны связанными крючком кружевами. На подушках еще подушки – в мексиканском стиле, с изображениями голубков и цветов, с вышитыми фразами.

– Что они означают? – шепчу я.

– Amor de mi vida, – шепчет в ответ Ито. – Sólo tú. Eres mi destino. Amor eterno[83] – Нарсисо и Соледад*.

В комнате полно вещей, вызывающих чесотку, даже когда просто смотришь на них, хочется чихнуть. На тумбочках у кроватей стоят шаткие лампы под абажурами цвета слоновой кости, отороченными ленточками и кружевами, словно девчачье белье. Черепаховые расчески и шпильки, щетка с гнездом застрявших в ней волнистых седых волос.

– Ничего не трогайте, – велит Рафа, касаясь всего, что под руку попадется.

Вся мебель в комнате темная и мрачная. Над высоким комодом Santo Niño de Atocha[84] – он смотрит на меня, его встревоженные глаза следят за моими передвижениями. «Ничего не трогай», – кажется, говорит он. Под стеклянным колпаком тикают красивые золотые часы, украшенные розовыми розами. На стене над кроватью крест из пальмовых листьев, Дева Мария Гваделупская и четки. Повсюду кружевные салфеточки, даже на стоящем на комоде большом телевизоре. Музыкальная шкатулка играет печальный вальс, когда я открываю ее, – дзынь-дзынь-дзынь.

– Я же сказал: «Ничего не трогайте!»

Стеклянная пепельница со скорпионом внутри. Банка с пуговицами. Пожелтевшая фотография Дедули Малыша в молодости – на нем костюм в полоску, он сидит на скамейке, прижимаясь к кому-то, изображение этого человека отрезано. Какая-то бумага в рамке, исписанная кудрявым почерком, золотые печати внизу.

– Что там написано, что там написано? Прочитай, Рафа.

– En la facultad que me concede… el Presidente de la República confiere a Narciso Reyes… En testimonio de la cual se le… Dado en la Ciudad de México… en el año de nuestro Señor…[85] – Все это многообразие красивых слов свидетельствует лишь о том, что во время войны Дедуля был лоялен по отношению к мексиканскому правительству.

Маленькая девочка – Бледнолицая Тетушка на фотографии, сделанной в день ее первого причастия: губы сердечком, руки сложены, как у Святой Терезы, рядом стоят братья с оплетенными ленточками свечами. Овальная фотография Папы в младенчестве – уже тогда его глаза походили на маленькие домики, на пухленьких ножках старомодные кожаные ботиночки, на голове – большая шляпа с подсолнухами. Дедулины газеты, аккуратно сложенные, лежат на его тумбочке. Глиняная миска, полная монет. Чайная чашка, в которой ночью спят дедушкины зубы. В ящиках рядом с кроватью его сигары в футлярах. Со стороны Бабули – высокая стопка fotonovelas[86] и коробка шоколада, причем все конфеты надкусаны.

– Хочешь конфетку? – смеется Ито.

– Ни за что!

Мы осматриваем все, заглядываем даже под подушку огромного кресла, но не можем найти ключа от шкафа орехового дерева. Горячо или холодно?

– Смотрите, что я нашел, – говорит Ито, выползая из-под кровати с деталями нашего «Лего», нашим лучшим сдвоенным выпуском комиксов про Арчи и моей пропавшей скакалкой.

– Елки-палки! Как все это сюда попало?

– Хотелось бы знать! – говорит Ито, вытряхивая пыль из волос. – Должно быть, это проделки ябеды Антониеты Арасели. Больше некому.

Не успеваем мы найти ключ, как слышим, что Тикис свистом предупреждает нас об опасности. Мы носимся кругами по комнате, словно Три Слепые Мыши, пока Рафа не приказывает остановиться.

Я пытаюсь распахнуть дверь, но Рафа крепко держит ее. Потом, немного приоткрыв, смотрит в образовавшуюся щелку, а потом отпихивает нас от двери.

– У раковины Оралия. Притормозите, – предупреждает он. Свист Тикиса становится все более требовательным. Мы слышим, как скрипят зеленые чугунные ворота – их открывают, а затем захлопывают. Очень скоро с лестницы послышатся шаги Дедули, по ней он взойдет на балкон по ту сторону жалюзи. Я готова расплакаться, но если признаюсь в этом, то Рафа обязательно придумает что-нибудь похуже, чем рядовой ослик.

Рафа снова открывает дверь.

– Мы не можем больше ждать, – шепчет он. – Бойцы, придется спасаться бегством.

Оралия поворачивается к плите, и он выталкивает из комнаты сначала Ито, потом меня, а затем, крадучись, выходит из нее сам, тихо закрывая за собой дверь. Дедуля Малыш как раз ставит ногу на первую ступеньку, когда мы скатываемся по ней во двор.

– Mi general[87], – салютует Рафа.

– Coronel [88]Рафаэль, мои войска готовы к смотру? – справляется Дедуля.

– Si, mi general[89].

– Тогда, coronel, соберите их.

Рафа берет висящий у него на шее металлический свисток и дует в него с такой силой, что, кажется, сейчас сюда сбежится вся округа. Изо всех углов дома – с крыши, со двора, из спален и с лестницы, из укромных уголков под лестничными клетками, из всех комнат и укрытий в кладовой и шкафах – выбегают во двор тринадцать ребятишек и выстраиваются по росту в одну шеренгу. Мы стоим так смирно, как только можем – все взгляды устремлены вперед, – и отдаем Дедуле честь.