в эти Изгнанные Земли. Бен-Элим использовали Кадошимов, чтобы открыть портал между потусторонним миром и миром плоти, а затем Бен-Элим последовали за ними, их духовные тела стали плотью в результате этого процесса, как и Кадошимы".

Дрем нахмурился. 'Почему? Почему Бен-Элим так поступили?'

'У них были свои причины, — сказал его отец, — рассказывать о которых у меня нет ни времени, ни желания. Просто поверь мне. Бен-Элим не наши друзья или союзники, потому что они охотятся на кадошимов. Кадошим не были бы здесь, если бы не Бен-Элим".

'Но…'

Ах. Его отец сплюнул. Тогда ответь вот на что. Медведь и волк, они оба охотятся на лося, не так ли?

'Да, охотятся'.

Тогда медведь и волк — друзья? Разделили бы они трапезу один с другим?

'Скорее всего, они подерутся', - ответил Дрем. Или, может быть, один уйдет, в зависимости от того, насколько они голодны, насколько велик медведь и сколько волков в стае.

Да, ты прав, парень. Вещи редко бывают чистыми, черно-белыми, правильными или неправильными. Жизнь сложнее. Так и между Бен-Элимом и людьми. Или так и должно быть… Рука Олина опустилась к ножу на поясе, кончики пальцев коснулись потертой кожаной рукояти. Кроме того, Бен-Элим — не единственные, кто охотится на Кадошимов".

'Кто же еще охотится?' спросил Дрем, наклонившись вперед.

'Неужели нет конца твоим вопросам?' — пробормотал его отец. Сегодня ты больше ничего от меня не добьешься. Нам рано вставать, а утром предстоит долгая прогулка. Я бы посоветовал тебе поспать". И с этими словами он перевернулся на спину.

Что не так с вопросами? подумал Дрем, чувствуя разочарование. Это все, что у меня есть. Незаметно он поднес два пальца к горлу, нащупывая пульс. Что-то в его ровном ритме успокаивало и умиротворяло его, когда он чувствовал тревогу или беспокойство. Он сосчитал удары, шепот дыхания.

Дрем, — сказал его отец. 'Перестань измерять пульс, или, по крайней мере, считай в уме'.

"Да, папа".

Вон она", — сказал Дрем, указывая на лосиную яму, видневшуюся на тропе впереди них. Это было ближе к закату, чем к восходу солнца, и оба они замедлились из-за полученных накануне травм. Они разделились, погрузившись в прохладную тень сосен по обе стороны тропы, медленно продвигаясь вперед и ища любые признаки белого медведя. Их не было, и они встретились возле лосиной ямы.

Лося не было, зацепившийся мех и засохшая кровь запятнали дно ямы, земля была взрыхлена и разбросана, большие выемки от когтей медведя и колеи в почве от предсмертных рыков лося.

Отнес его обратно в берлогу — в какую-нибудь пещеру или безопасное место, — сказал Олин. "Где он может спокойно поесть".

Должно быть, пещера размером с медоварню, подумал Дрем, глядя на отпечаток одной из медвежьих лап.

Ну, пока он далеко от нас, мне все равно", — сказал его отец. Он принюхался и огляделся; склон был тихим и спокойным.

Пойдем посмотрим, что осталось от нашего лагеря.

Их тропинка завела в сосны недалеко от реки, и Дрем увидел место, где он упал, где над ним стоял его отец. На мгновение он почувствовал, как кровь стынет в жилах при воспоминании об этом…

Хотел бы я иметь мужество отца.

Среди лесной подстилки, неподалеку от места его падения, остались следы крови и топор Дрема, а рядом с ним — коготь, длинный и скрученный, с пучком меха и плоти, все еще сохранившимся там, где топор отсек его от медвежьей лапы.

Вот тебе на память, — сказал Олин, приседая и передавая коготь Дрему, который присвистнул, поворачивая его в руке: коготь был длиной от кончика пальца до запястья.

Не то чтобы тебе нужно было напоминать об этом звере, — сказал его отец.

Вряд ли", — пробормотал Дрем. Коготь вызвал у него калейдоскоп воспоминаний о том, как он лежал на спине и смотрел на надвигающегося медведя.

Топор отца они нашли неподалеку, его лезвие было покрыто черной коркой крови.

"Хороший топор, — сказал отец с улыбкой, — Рад, что не увидел его последний раз".

Их лагерь был почти нетронут, кучи мехов лежали там, где они их оставили. У одной из вьючных лошадей соскочила веревка, но они нашли ее всего в нескольких сотнях шагов от лагеря, удовлетворенно поедающей траву. Нечто порылось в остатках их ужина и разорвало мешок с сыром, но, судя по следам зубов, оно было размером скорее с ласку или горностая, чем с огромного медведя. Им не потребовалось много времени, чтобы свернуть лагерь, и вскоре они уже спускались по склону холма, ведя за собой трех пони, навьюченных мехами и вещами. Уже близился закат, но они договорились уйти как можно дальше от этого места, прежде чем темнота заставит их остановиться. Дрем чувствовал себя гораздо лучше в толстом плаще, накинутом на плечи, с копьем, которое он держал в руке, и топором, висевшим у него на поясе — не то чтобы оружие принесло ему или его папе много пользы вчера.

Когда они добрались до лосиной ямы, Дрем снова поразился тому, какую резню устроил один зверь. Когда он заглянул в яму, его внимание привлекло что-то еще. Не блеск, скорее наоборот: матовая темнота. Что-то черное и твердое.

Дрем спустился в яму, стараясь не нагружать травмированную лодыжку, когда опускался на последние несколько шагов, затем присел на землю.

Что это?" — позвал его отец с края ямы.

Я не знаю", — ответил Дрем, скребя и копая у своих ног. Затем он сел обратно, нахмурившись.

Это было похоже на каменную плиту, черную и с ямами. Она была длиной примерно с его предплечье, по форме напоминала каплю и была холодной на ощупь. Когда Дрем попытался вытащить ее из земли, он понял, что она тяжелая, гораздо тяжелее, чем можно было бы ожидать от гранитной плиты или железной руды такого же размера.

Ноги стучали по земле рядом с ним, когда к нему присоединился Олин.

Что это?" — снова спросил его отец.

'Помнишь, я задел что-то твердое, когда копал яму — ты назвал это корнями горы', - сказал Дрем.

'Да. Это была шутка", — пробормотал Олин.

Думаю, я ударил именно по этому. Когти медведя вспороли его, выкопали на свободу". Дрем отошел в сторону, чтобы показать своему отцу, который присел и протянул руку, чтобы потрогать камень. Он отдернул руку, шипя, как будто его обожгли или укусили.

'Что случилось?' спросил Дрем.

Олин выглядел бледным. Принеси мне лопату, — сказал он.

ГЛАВА ПЯТАЯ

СИГ

Сиг сидела в седле, сгорбившись от дождя, и