воды, но получил от конвойного лишь подзатыльник. А вода у некоторых всё-таки находилась: они прятали её в железных флягах и успевали во время работы сделать глоток. Но у некоторых не то, что вода — даже вино имелось, а то и какие-нибудь пироги. «Гулянка будет!» — заявляли счастливые обладатели этого богатства, и в определённый день проедали всё. Как они только себе деньги добывают — не пойму. У них есть всё, чтобы полноценно радоваться в каторжной жизни, а я вечно голодный и неимущий, досадно даже. А ведь в такое дивное, роскошное время года как лето, хочется иметь всë… И если не свободу, то хотя бы вкусную и сытную пищу. Как-то раз мы перетаскивали брёвна через лесное болото, рискуя увязнуть кандалами в тине. Похоже, конвойные поняли это, и объявили привал. Арестанты уселись на кочках, поваленных деревьях, а то и на брёвнах, вытирая пот со лбов, и ворча на бездушный конвой. Лес кругом, хоть и берёзовый, солнца почти не пропускает. Где-то в стороне зачавкала трясина — обернулся на просвет из лесу, а там Соня. Не с пустыми руками, что-то в узле несёт.

— Неужели? В такую топь за мной зашла… — удивлялся я, пока она уводила меня в более твёрдую местность. Почти выйдя из лесу, мы уселись на бугорок, откуда открывался вид на необъятные луга.

— Я и так долго не навещала тебя, что мне эта топь… Вот, поешь. — и она развязала узел, где оказались пироги с мясом. Откуда это она узнала, что мне был нужен сытный обед?

— Спасибо, Соня, спасибо, милая, — поблагодарил я свою подругу. — Ведь летом, как я понял, работа изнурительная и долгая. Еды при себе хотелось бы иметь побольше, но поди-ка поищи денег…

— Какой ты странный, Родион, — улыбнулась Соня, отчего стала ещё более хорошенькой. — Ты живёшь в остроге, и должен знать, что арестанты их зарабатывают на личной работе. Ты ведь наверняка видел, как на досуге они занимаются полезными делами?

— Ещё какими полезными: Задакин из дерева строгает, Шувакиш носки вяжет, Олежкин из теста печёт.

— Чем-нибудь подобным можешь заняться и ты. Ведь это так прекрасно, когда производишь что-то для людей: снабжаешь их вещами, а они тебя — деньгами на пропитание.

— Ты думаешь? — не был уверен я. — Разве конвойные разрешат нам торговать? Это ведь не милостыню просить.

Соня убеждённо подняла на меня свои глаза, зелёные, как первая весенняя травка.

— А ведь я видела, как каторжные продают свой товар. И конвойные им не запрещают.

Я подивился её мудрости и уверенности:

— Откуда ты знаешь больше, чем я?

— Партии арестантов встречаю и с их жёнами и подругами регулярно общаюсь.

Я пообещал обеспечить и себя и других, готовый уже здесь, на каторге, начать жизненное дело. Сначала я пересмотрел все работы, какими занимались арестанты в нашей партии, но всё было уже распределено, и для меня не находилось ничего подходящего. И тут Афанасий выручил меня советом:

— А ты ивовых прутьев-то набери — глядишь, и сделаешь что-нибудь полезное.

Всякий раз, когда на пути попадались ивы, я собирал их прутья. Оказалось, из них можно плести всё, что угодно: и корзину, и кувшин, и даже клетку для птиц. Разумеется, поначалу у меня ничего не выходило — непонятно было, какие прутья с какими скреплять и куда загибать. Но Афанасий снова помог мне — у него в деревне один знакомый плетением занимался, он у него мастерству и поучился. Так у меня появилось собственное дело, благодаря которому у меня были сплетены корзина и кувшин. И вот однажды строили мы избу одним зажиточным крестьянам. На работу каторжных останавливался глядеть любопытный народ — им-то арестанты и спешили продать свой товар. Некоторые хвалили эти вещи, а многие бабы, обливаясь слезами умиления, восхищались трудолюбием бедных невольников. Закончив с забиванием гвоздей, я направился к одной женщине, чтобы предложить плоды и своего труда. Та заметила меня, и проговорила застенчиво:

— Здравствуйте, добрый человек, а я как раз вижу — корзину вы продаёте. Вот бы, думаю, и мне такую…

— Берите, пожалуйста, — охотно протянул я ей корзину.

— Ой, да неужто это мне? — ахнула она. — Я бы с удовольствием взяла, да денег не захватила…

— А вы бесплатно возьмите. — видя, как этой женщине хочется приобрести мою корзину, я решил отдать мой товар просто так — ради её счастья.

— Правда? — казалось, верила и не верила женщина.

— Конечно, пользуйтесь на здоровье.

— Вот спасибо, вот уж никак не ожидала! — глаза её засветились радостью, а улыбка озарила всё лицо. — Меня подруга в лес за ягодами для варенья послала, а корзины у меня не нашлось. Во что же, думаю, ягоды наберу? А тут ваш товар…

Подумать только — я доставил радость незнакомому человеку, отдав свой товар даром! На душе сделалось так светло и хорошо, что я уже ничуть не жалел, что останусь без сытного обеда — в самом деле, разве гнилая казённая еда не сможет подкрепить силы?

— Молодец! — похвалил меня Афанасий. — Счастлив тот, кто счастье от чистого сердца даёт.

Июнь, 11

Глава IX

Более деньги на еду не занимали моё воображение. Вместо этого в мою жизнь являлись люди с ласковыми глазами и добрыми сердцами. Они встречали нашу партию на работах, а я дарил им вещи собственного плетения. Всё так и продолжалось, пока Гагин, всегда всё видевший и знающий, не сказал мне резко и грубо:

— Глуп ты, как сибирский валенок! Тебе время даётся на хлеб насущный заработать, а ты всё даром швыряешь. Этим тунеядцам ведь только и надо того! Остаёшься без пищи, ну и пёс с тобой!

И Гагин, взвалив обвязанные кирпичи на свою исполинскую спину, пошёл на завод. Я в ответ смиренно промолчал, так как знал, что люди, даже если не каторжане, всё равно не тунеядцы. Нет, в таких поселениях, как Сибирь, все куда трудолюбивее… Однако слова матёрого преступника задели мою гордость, и я твёрдо решил на следующий день первому же покупателю продать своё плетение. Да и не только замечание Гагина было тому причиною. От употребления казённой еды, которую было даже сложно назвать едою, мне часто бывало нехорошо. А ведь понятно всем: кому нехорошо, тому труд не принесёт ни удовольствия, ни результатов. Да какой был труд! Мы всё чаще строили и копались в земле, а утомительней всего было изготавливать кирпичи и таскать их на завод для обжига. Раньше мы и по лесу с бревном могли пройтись, и в лугах