пропал. «Кажись, пока я обтирался, вытащил кто-то и сожрал! Чем теперь я на работе перекушу?» — с досадой думаю, выворачивая пустые карманы.

— Об этом не горюй, — подбадривает меня Афанасий, точно угадав мои мысли. — Завтра пострадать будет полезно.

Интересно, о чём это он?

Апрель, 13

Глава VI

Так вот оно что! Оказывается, что идёт пасхальная неделя, а сегодня уже страстная пятница. Моё сердце трепетало в радостном волнении: какой-то будет грядущая пасха? Ведь самый светлый праздник на земле так давно не радовал меня… Однако на работе нашёлся новый повод для волнения: когда мы рубили дрова в лесу, Афанасий обнаружил маленького щенка, привязанного к берёзе. Он скулил, изнывал от голода и почти уже не надеялся на спасение.

— Бедный малыш! — воскликнул Афанасий и отвязал его. — Какой изверг бросил тебя здесь?

Он дал ему кусок мяса, что берëг для себя, и, когда щенок с жадностью съел его, заявил мне:

— Я его вскормил, я и заботиться о нём буду.

— Только где он жить-то у тебя станет? — напомнил ему я. — Ночи сейчас холодные, а в казармах животных не терпят.

Смотрим мы — а щенок-то и вправду такой маленький и слабый! Такого на улице ночью оставить — и в самом деле не выживет. А найдëныш наш осмелел, пошёл к Афанасию, но через несколько шагов споткнулся.

— А ну-ка… — он взял щенка, осмотрел и ахнул. — Поранена лапа!

— Что за больное животное нам досталось! — вздохнул я, неуверенный в долгой жизни этого подкидыша. — Если оно твоё, то как же ты собираешься его лечить?

— А вот и вылечу! — кивнул Лаптев. — Слыхал я, что Степан Столопинский раньше лекарем был, знает травы целебные.

В эту минуту конвойный заметил нас и рявкнул:

— Вы работать собираетесь, или дурака валять?!

Я продолжил рубить ветки, а Лаптев взял щенка, тайком пробился к Столопинскому и спросил его о травах. Мне удалось уловить его предупреждение:

— Таковые растения мне известны, но знай, что многие из них ещё не проросли в лесу. Да и конвойные могут обнаружить моё отсутствие, и уж тогда — кнута не миновать!

Но Афанасий почти на коленях умолял этого сомнительного и ворчливого человека, описал ему тяжёлое состояние щенка, и Степан, пожав плечами, согласился. Он стал срубать ветви с дальних деревьев, и так, всё дальше и дальше, постепенно удалялся от партии. «Как он найдёт эти травы? В лесу ещё снег не сошёл… — непонятная тревога за Степана была у меня на душе. — А конвойные? Они же такие вездесущие! Если меня в метель хватились, то этого хватятся непременно…» А ведь я прекрасно знал, что за побег ожидало страшное наказание; в чëм оно проявлялось, оставалось неизвестным, так как арестанты никому не сообщали о нём подробностей. Но время шло, а Степан всё не появлялся. Конвойные, конечно, хватились, двое из них побежали искать, другие повели нас назад. После обеда мы с Афанасием вышли проведать щенка, что лежал на соломе во дворе, и скормили ему кусок свинины, купленный на мои последние деньги. Щенок, увидев нас, приветливо завилял хвостиком, похожим на баранку, будто не обращал внимания на страдания от раненной лапы, а когда Лаптев начал его гладить, лизнул ему руку. Сколько любви отдавало нам это маленькое больное существо! Какая-то болезненная жалость пронзила меня: казалось, даже себя не пожалеешь ради счастья и здоровья этой невинной, пречистой души. Тут малыш увидел пса-ключника, который с интересом разглядывал его издали. Он подошёл ближе и даже связку ключей на землю положил, чтобы как следует обнюхать новичка. А тот, хоть и не мог ходить, всё так же радостно вилял хвостиком.

— Смотри, Родион, наш Рыжик со сторожем знакомится! — в детском восторге указал Афанасий.

— Почему ты называешь его Рыжиком?

— Да он же весь рыжий, только лапочки и мордочка белые.

Чудесно было наблюдать за знакомством двух собак, одинаково преданных человеку! Но тут арестанты начали выходить из казарм и тревожно вглядываться в ворота, которые раскрыли конвойные. Пригляделись и мы — Столопинского ведут!

— Отыскали-таки! — ахнул Лаптев и весь побледнел. — Ой, что-то с ним будет!

Конвойный тыкал Степана прикладом и грозно спрашивал:

— Ты ведь хотел сбежать? Сбежать, ведь так?!

Степан отмахивался от них и ругался плачущим голосом:

— Ничего я не хотел! Я лишь его глупую прихоть выполнял! — он указал на Афанасия. — Заладил: принеси да принеси травы! Вот твоя трава!!

Почти в ярости он кинул к ногам Афанасия какие-то синеватые цветы.

— Бери её! Бери, а на моё благополучие не надейся! Может, меня сегодня до смерти забьют из-за тебя!

Он ещё долго мог ругаться, но конвойные грубо взяли его под руки и куда-то утащили. В беспокойстве я слушал арестантов, которых зачем-то расставляли у крепости.

— Всё, достанется бедному… — тревожился Иван Шувакиш. — И ста ударов не выдержит, Богу душу отдаст!

— Степаха — мужичок крепкий, — пробасил Гагин. — Все тысяча пятьсот вытерпет.

— А что с ним сделают-то? — испуганно спросил я.

— Ой, не спрашивай… — вздохнув, покачал головой Миха. В крепости суетились конвойные, во двор вступил начальник. «Господи, — думал я в страхе, — неужели они проделают это с ним?!» Из крепости выволокли на верёвке Степана без рубахи.

— За что? — воскликнул он. — За что?! Это Лаптев меня надоумил!

Начальник вздохнул раздражённо и приблизился к Столопинскому.

— Ну вот что мне с тобой делать, а? — развёл он руками.

— Как что, ваше благородие? — было видно, как рассерженному и оскорблённому Степану трудно обращаться к нему уважительно. — Отпустите, ведь это несправедливо!

— Несправедливо то, что ты самовольно удалился из партии, без присмотра конвойного! — сдвинул брови начальник. — А это уже попытка побега. Здесь, друг мой, каторга, а не курорт, и ты, стало быть, — каторжанин.

Когда молодой солдат замахнулся кнутом, я не мог вытерпеть более, выступил вперёд и крикнул:

— Не надо его бить! Не надо! Посмотрите, какой он хилый, слабый, ему же прямо сейчас нужно в госпиталь!

— Замолчи! — рявкнул молодой солдат, а начальник презрительно усмехнулся:

— Уж не думаешь ли ты, Раскольников, что мы станем беспокоить казарменного лекаря ради этого иссохшегося мяса с костями?

Эти бестактные слова кольнули меня ножом в сердце. Заведующие острогом были безразличны даже к здоровью арестантов? Ну, это действительно мёртвый дом какой-то… Столопинский всё ещё пытался в словах доказать, что он не виноват, но начальник, не желавший ему верить, крикнул «Катай его!», и — раз! — кнут со всей силы опустился на обнажённую спину бедняги.

— Я знал, что вы меня не пощадите! — орал несчастный Степан. — Я знал!!

Не берусь