и его кореша нервничали, но поделать ничего не могли – рядом с полуторкой, держа наготове винтовки, караулили два неулыбчивых служивых. А по другую сторону проезжей части, выборочно проверяя документы у водителей и пассажиров автомобилей, дежурило целое отделение комендантской роты. С этими лучше было не связываться. Они четвертый месяц обозленными стаями рыскали по столице и, руководствуясь жестким принципом «по закону военного времени», останавливали, проверяли, задерживали, применяли оружие. Они не кричали: «Стой, стрелять буду!» Они сразу шпиговали пулями и не морщились.

Зная об этом, Баринов нервно ерзал тощей задницей по истертому дерматину сиденья и лихорадочно искал выход. Сидевший рядом Лева казался спокойным и безучастным. Взгляд его будто говорил: «Мне до лампочки, что тут у вас происходит. Я не с вами, я сам по себе…» Но главарь знал: Левкино спокойствие наносное, ненастоящее.

Лева Креминский был небольшого роста, худой и подвижный. Лицо серое, с мелкими чертами. При невыразительной внешности он обладал живым умом и хорошей памятью, способной надолго зафиксировать любую незначительную деталь. Барон ценил его за надежность, за умение водить грузовые и легковые автомобили, за свежие мозги и за ту же память. Годков ему было чуть за тридцать, в Москве он очутился после короткой отсидки в Тамбове за кражу.

Наконец натянутые нервы Барона не выдержали. Прикрыв ладонью пятна крови на гимнастерке, он открыл дверцу, ступил на подножку. Рядовые из комендатуры насторожились, один слегка приподнял винтовку.

Демонстративно выковыряв из пачки папиросу и тряхнув коробком спичек, Барон шепнул сидящим в кузове корешам:

– Как только крикну «Рвем!» – валите винтовых[29].

Молодому Петрухе было не по себе; он глубоко дышал и с тревогой поглядывал на старших корешей. Ибрагим же понятливо подмигнул и взвел курок револьвера. Ему убивать служивый люд было не впервой.

Сделав пяток торопливых затяжек, Паша бросил окурок в пыль обочины и вернулся в кабину. «Минута, – сказал он себе. – Еще минута – и надо отсюда рвать! Добром эта проволочка не кончится…»

Когда слева в потоке медленно ползущего транспорта зародилось быстрое движение, его ладонь сама выдернула из кармана галифе пистолет убитого лейтенанта. Все четверо перестали дышать и устремили взгляды к фигуре бегущего к полуторке человека.

– Едрена рать, – выдохнул Барон.

Это был старшина Богданович, пересекавший дорогу перед носом тарахтящего мотоциклета. В руке он держал документы.

– Свободны! Быстро освобождайте переезд! – начальственным жестом указал он на запад и вернул лейтенанту бумаги.

Баринов почувствовал, как по спине под чужой гимнастеркой скатываются капельки холодного пота.

– Трогай, – приказал он Леве.

Натужно взвыл мотор. Покачиваясь, грузовик преодолел деревянный настил, проложенный между рельсами, и продолжил путь по Новой Басманной…

* * *

Пробираясь до Безбожного переулка, Паша Баринов выбирал самые «мертвые» улочки. Последней оживленной магистралью, где судьба грозила встречей с легавыми или вояками, стала Каланчевская. Но повезло, проскочили.

С нее полуторка нырнула в Дьяковский переулок. По Докучаеву, Глухареву и Грохольскому переулкам добралась до Аптекарского огорода. Здесь их тоже встретила пустота со странной, не присущей дневному времени тишиной.

Встретил пустотой и Безбожный. Впрочем, эта улочка всегда была тихой и безлюдной. Лишь одна столетняя бабка, сгорбив худую спину, сидела на сбитой из досок лавке. Она была совершенно глухая; имела один глаз, да и тот не видел. В остальном все как положено: белая косынка в темный горошек летом, поеденная молью шаль – зимой. Днями напролет она покачивала головой и что-то шептала, должно быть, вспоминая длинную, нелегкую жизнь и разговаривая с давно покинувшими этот мир родственниками.

Полуторка подъехала к длинному деревянному забору с покосившимися створками ворот. Справа над забором и грузовиком навис высокий пятиэтажный дом с красивым лепным декором и темными глазницами разбитых окон.

Лева резко крутанул руль и с ходу затормозил, едва не задев ворота.

– Что творишь, шайтан?! – зашипел Ибрагим, удерживая вместе с Петрухой поехавший к борту сейф.

Барон выпрыгнул из кабины, скоренько раскрыл створки, полуторка заползла внутрь огороженной территории. Поелозив по замусоренному двору, стала кормой к парадной двери.

– Пошевеливайся! – прикрикнул главарь на Петруху.

Двое взялись подталкивать громоздкую добычу к краю кузова, двое принимали снизу…

Сейф оказался невероятно тяжелым. Кореша поначалу матерились сквозь зубы, а когда положили ящик на бок, то снова услышали приглушенный дробный звук.

– Неужто рыжье?[30] – зачарованно прошептал Лева.

У Ибрагима загорелись глаза, а Петруха заулыбался:

– Если от много взять немножко – это не кража, а дележка.

– Взяли-взяли, братва! – поторапливал Барон. – Хрен знает, что там, а маячить с ним в переулке негоже…

Посмеиваясь, принялись за дело.

– Кантуй влево… Заноси-заноси… Поддержи чуток! Вот так… так… Направляй…

Через минуту они споро поднимали стальной ящик по широкой лестнице первого подъезда.

* * *

Большинство квартир пострадавшего от бомбы дома пустовали. Не надеясь вернуться сюда, жильцы помимо самых необходимых вещей вывезли и все остальное, включая мебель. Однако в нескольких квартирах кое-что осталось. Не имея возможности спасти громоздкую обстановку, хозяева побросали шкафы, комоды, кровати, диваны…

Облюбовавшие дом беспризорники снесли наиболее ценное и пригодное для жизни добро в одно место – на третий этаж не пострадавшего от бомбежки первого подъезда, в двухкомнатную квартиру под номером 8. Жили они в этой квартире припеваючи, покуда не заявились блатные из банды Барона. У тех разговор был короткий – полоснули одного ножичком по лицу, остальные разбежались, позабыв сюда дорогу.

Блатные быстренько навели свой порядок, обустроив из квартиры запасную малину. Завесив окна плотным тряпьем, чтоб не заметили патрули и легавые, готовились в ней к вылазкам, отсиживались и зализывали раны после опасных делишек… Квартирка находилась на третьем этаже, окна ее глядели на две стороны. Высота была не маленькой, но при шухере все же позволяла спастись бегством во всех направлениях. Либо прямиком в Безбожный переулок, либо через двор и соседние строения – на Мещанскую, в Орлово-Давыдовский или в Набилков переулки. Так что прихватить обитателей хаты было непросто.

* * *

Затащив добычу в квартиру, взмокшие кореша без сил повалились кто на диван, кто на железную кровать, кто прямо на пол. Чертов сейф весил не меньше восьми пудов, и поднимать по лестнице его было крайне неудобно – на корпусе ни ручек, ни других приспособлений для переноски. Потные ладони норовили соскользнуть с гладкого металла, и тогда идущей снизу паре пришлось бы несладко.

Первым пришел в себя Барон:

– Пойду до ветру. От проклятого переезда терпел, – пояснил он, на ходу расстегивая широкий ремень и портупею.

Отдышались и остальные. Усевшись, достали папиросы. Теперь можно было и покурить в спокойной обстановке,