она спрашивала: «Передает ли тебе солнце мои поцелуи? Доходит ли моя любовь через звезды?»

Шли недели, я подружилась с ребятами и постепенно привыкла к новому окружению и образу жизни. Папа Рэйнфорд и Дороти часто меня куда-то вывозили. Мне особенно запомнилась поездка на песчаный пляж, где я впервые глотнула соленой морской воды. Мне понравился вкус жареной картошки, которой меня угостила Дороти, – щедро посыпанной солью и политой уксусом, в кулечке из газеты. Стоило мне попробовать этот заморский деликатес, и я начала терять голову, всякий раз учуяв запах рыбы с картошкой, и готова была тратить последние монеты на кулечек с заветным лакомством.

В середине августа Рэйнфорды взяли меня в отпуск в деревушку Пенскот в Сомерсете. Как я обрадовалась, снова увидев вокруг пологие холмы и деревенские просторы! Погода почти всегда была хорошая, пели птицы, воздух был свежим, и я бегала, гуляла, лазала по деревьям и плавала в речке, сколько душе угодно.

Рэйнфорды любили ходить пешком, и вместе мы находили много миль по самым живописным местам. Мне нравилось сидеть на улице теплыми светлыми вечерами, читать чешские книжки и писать письма домой. Я поставила себе цель ни в коем случае не забывать чешский и за годы, что прожила в английской семье, несколько раз перечитала те немногие чешские книжки, что были у меня с собой. Мне редко выпадал шанс поговорить с другими чехами, зато я вела долгие беседы со своей куклой.

Пока мы отдыхали в Пенскоте, мне приснился сон, который потом снился всю войну: мы с мамой стояли на кухне в нашем доме в Челаковице, на ней был передник, и она держала в руках свежевыпеченную буханку хлеба. Я чувствовала его запах, а мама брала нож и медленно отрезала мне большой толстый ломоть… Я брала его из маминых рук, благоговейно подносила к губам… и в этот момент всегда просыпалась.

Мы жили в маленьком гостевом доме, принадлежавшем квакерской вечерней школе. Мама и папа Рэйнфорды были посвящены в сан и иногда читали проповеди в методистских церквях. По вечерам кто-то из гостей проводил службу. Я все еще понимала очень мало, но посещала службы и читала про себя свою молитву. Ведь Бог был один на всех, и я как никогда нуждалась в его помощи.

В Пенскоте я написала родителям очень взрослое письмо. К тому времени никто уже не сомневался, что будет война. Я не знала, чем это чревато с практической точки зрения, но надеялась, что если война начнется, то не продлится долго и мы сможем вернуться домой. Я не понимала одного: что во время войны могут быть затруднения с отправкой писем в Чехословакию.

Я инстинктивно почувствовала, что нужно написать особое письмо: в нем я, как обычно, заверяла маму и папу в своей любви, но также давала понять, что я уже большая и рассудительная, что я – их дочь, и потому никогда их не подведу.

По возвращению в Бутл меня ждал ответ от мамы.

Ты не представляешь, как я обрадовалась твоему письму. Ты такая добрая и хорошая, моя дорогая маленькая девочка; ты никогда нас не подводила и не подведешь. Ах, если бы милостивый Господь дал нам шанс хотя бы отчасти возместить вам с Евой то, что мы не можем сделать для вас сейчас!

Я чувствую, что твои мысли всецело с нами и твое маленькое сердце летит к нам, моя дорогая; не проходит и минуты, чтобы мы с татинком не думали о тебе. Но мы счастливы, что ты видишь и переживаешь так много нового и многому учишься.

Слава Богу, что вы с Евой попали к хорошим людям. Поверь, дитя, мы знаем, что поступили правильно, отослав вас из Чехословакии. Пообещай, что будешь храброй, что бы ни случилось.

Ты очень рано поняла, что жизненный путь не всегда легок и многим нашим желаниям не суждено осуществиться. Ты должна гордо и храбро ступать по своему жизненному пути, как и твоя сестра; мужайся, ничего не бойся и не вешай нос. Уверена, однажды Господь вознаградит нас за терпение, мы воссоединимся и будем счастливы.

Только что у нас в гостях были Гонза и Томми. Они уезжают в Англию через десять дней. Им уже не терпится, и они очень хотят поскорее встретиться с вами.

Вы мои самые родные и милые девочки. Мысль, что вы в безопасности, греет мне душу.

Вскоре после моего возвращения в Ливерпуль в гости приехала Ева. Кажется, я никогда так никому не радовалась. Когда она сошла с поезда, я ощутила дыхание родного дома, и мама с папой будто бы на миг тоже оказались рядом. Она улыбнулась такой знакомой улыбкой, и я бросилась к ней навстречу, крича от счастья и восторга.

Как же она понравилась Рэйнфордам! Она выглядела очень взрослой и сдержанной дляпятнадцатилетней девочки и очень хорошо говорила по-английски. Ева рассказала, как ей нравится новая школа, которая располагалась в великолепном старинном здании на ухоженной территории, и все там относились к ней по-доброму. Она уже успела подружиться с несколькими девочками и их семьями и провела каникулы в гостях у одной своей одноклассницы, Банти. К моему восторгу, семья Банти пригласила нас обеих провести у них рождественские каникулы. Ева сказала, что окна их дома в Пуле выходили на гавань и из спальни было видно море. Но лучшую новость Ева приберегла напоследок: у Банти была не только кошка, но и собака! Тут мне захотелось, чтобы декабрь наступил уже завтра, так не терпелось мне скорее познакомиться с семьей Банти и особенно с ее питомцами.

Мы с Евой спали вместе в моей кровати и проговорили полночи и весь день. Я не отходила от нее ни на шаг, и даже когда она шла в ванную или в туалет, разговаривала с ней через дверь. Мы писали домой совместные письма и получали ответы, тоже предназначенные для нас двоих. 24 августа папа написал нам письмо, в котором отчасти содержался ответ на мое «взрослое» послание.

Мои любимые девочки!

Так приятно убить двух зайцев одним выстрелом и поговорить сразу с двумя моими дочурками! Вчера я вернулся из короткого отпуска и, разумеется, первым делом прочел ваши новые письма и залюбовался новыми фотографиями. Ева, ты, кажется, немного поправилась и похорошела, уже совсем взрослая девушка. Но прошу, не теряй озорного блеска в глазах!

Спасибо за фотографии; мне понравилась твоя подруга и ее дом. Мне все понравилось, но особенно твое письмо, полное жизнелюбия и энтузиазма.

Судя по вашим рассказам и по тому, что мы узнали из газет, боюсь, мы плохо вас одели. Мы не могли и предположить,