На экзамен по тактике последним заходил студент Фролов. Понимал он, что надежды его абсолютно иллюзорны. Не тот человек, генерал Калинин, что бы его можно было разжалобить.

Первый вопрос касался постановки противопехотных минных заграждений. Леха начал было бодренько распевать про эффективность использования противопехотных мин – лягушек, да тут же, и получил укорот. «Квакушек.., – сказал генерал – вы, наверное, имели в виду мину.

На этом, обсуждение первого вопроса и завершилось – не знал студент Фролов ни принципов расчета глубины минного поля, ни сколько ему потребуется живой силы, ни схему размещения мин, ни порядок их установки.

Примерно тоже самое происходило при рассмотрении второго вопроса, касающегося форсирования танковым подразделением водной преграды, шириной пятьдесят метров. Пока Леха раздумывал, где ему взять взвод понтонеров, из дивизионного или армейского резерва, генерал задал вопрос: «А как вы считаете, товарищ курсант? Танк, самостоятельно, без привлечения дополнительных сил и средств, какой ширины водную преграду форсировать может?». «Двадцать метров», – наобум Лазаря брякнул Леха. Генерал засмеялся: «Докладываю вам, товарищ курсант. В сорок четвертом году, на моих глазах танк Т-34 проскочил тридцатиметровую реку по деревянным сваям, оставшимся после взрыва моста, и понесся дальше. Думаю, что саму речку он и не заметил. Переходите к третьему вопросу».

Третий вопрос: «Понятие войскового маневра. Охват. Обход, Отход. Плановое отступление полка на заранее подготовленные позиции пешим порядком».

Тут уж, генерал Калинин не стал резину тянуть, а слету задал вопрос: «Доложите, с какой скоростью отступает полк пешим порядком».

Леха начал прикидывать, сколько он, бывалый турист, за день пройти сможет. Прикинул, сделал поправку на то, что бойцы, помимо вещмешка, еще железо всякое несут и осторожно выдал: «В день – сорок километров, товарищ генерал – майор».

Завкафедрой долго и внимательно смотрел на студента Фролова. Наверное, так смотрит врач на загибающегося безнадежного больного, которого уже добивает идиотизм в последней стадии. Потом достал сигарету, помял ее в руках. Закурил. Пауза затягивалась.

«Хотя, что я… Ведь отступал же я с такой скоростью. Только не за день. За сутки. И так трое суток подряд, без сна и отдыха, Война-то, когда началась? В воскресение? Ну да, правильно. В воскресение. А в среду от нашего полка едва полтора батальона набралось. Из офицеров – один лейтенант Калинин, да и то, я только потому живой остался, что получил приказ покинуть позицию и при любых обстоятельствах взорвать гарнизонные оружейные склады, средствами, которые на этих складах еще найти надо было. Хорошо еще, что ума хватило не все взрывать. Кое-какой арсенал я для своих ребят приберег. Выручил он нас впоследствии, крепко выручил.

По началу, темп-то у нас хороший был, но это не было бегством. Я в молодости горячим был, едва себя удерживал, что бы не повернуть на запад и не дать врагу последний бой, Понимал, что они этого только и ждут. А вот некоторых бойцов не удержал. Находились среди нас и такие, что поворачивали и бросались в рукопашную на их бронетранспортеры. Светлая им память!

Себе же, я задачу поставил такую – не дать себя окружить, вывести ребят на соединение с кем-нибудь из наших, соединившись, создать укрепрайон и уж тогда, начать вести боевые действия по своим правилам.

Но на среду, расклад сил был не в нашу пользу. Фронта, как такового, нет, штаба нет, связи нет, карты захудалой – и той нет. Кто из наших цел и где находится – не знаем.

Мы-то пешим порядком движемся, а немцы моторизованы да бронированы под самую завязку. На пятки наседают, из всех стволов лупят наугад, патронов не жалеют. Вот-вот нас подомнут.

В такой обстановке, решение одно – оставлять за собой заградительный отряд. Отряд, это конечно громко сказано. Весь отряд – три бойца. И приказ им один – продержаться час, остаться в живых и вернуться. Погибнете – отдам под трибунал! Приказ может и странный, но нужный. Каждый солдат начинает понимать, как его жизнь сейчас нужна стране, Родине. Час, а то и больше, все заградотряды выдерживали, а вот назад никто из них не вернулся. Формируя заградотряд, я фамилий не называл. Едва затарахтят моторы за спиной – ребята меж собой переглянутся, обнимутся и выходят из пешей колонны ко мне три бойца. Через пару часов новый заградотряд формируется. Так вот и шли. Немецкая педантичность нам немного на руку играла. Пока немец Европу захватывал, то приучил себя на войну как на работу ходить. Завтрак, обед и ужин – это уж, само – собой, по расписанию. Засек я и сколько они на фронте спать собираются. Шесть часов. Мы за это время в отрыв и уходили. За среду потеряли мы пятнадцать бойцов на заградотрядах и восемь человек из числа раненых. В четверг примерно столько же.

Марширую я, а самого одна только мысль гложет – ну, если уж не судьба мне с нашими воссоединиться, то пусть, хотя бы встанет на пути какое – нибудь естественное препятствие, высотка мало-мальски подходящая или речушка, которую в брод не перейти, а только вплавь переплыть. Уж тогда, можно будет окопаться, дать немцам бой и жизнь свою за хорошую цену отдать. Да где же в Полесье высотку найти, а речки, хоть и попадаются, так мы их переходили, колен не замочив».

Генерал помолчал, помял сигарету. Закурил. Леха украдкой глянул на него и не узнал. Генерал был где-то далеко – далеко от сюда. Да и не генерал вовсе – лейтенант. Охрипший от ора и мата, оглохший от вчерашней контузии, полуослепший от бессонных ночей и яркого солнца, снующий от головы колонны в ее в конец и обратно, подбадривающий осевшим голосом бойцов («Подтянись, орлы! К своим идем!»), поправляя, сползающий на ухо, грязный бинт – лейтенант Калинин.

«Да… Ну, так вот. В четверг, после полудня, прямо на марше, устроил я перекличку, стал считать потери, записывать в записную книжку погибших. Оказалось, в живой силе «полк» мой даже прибавил. Где по двое, где по трое, а где и вовсе в одиночку прибивались к нам бойцы других подразделений. Из их рассказов получалось, что в радиусе пяти километров – мы самая крупная боеспособная войсковая единица. Так что, надеяться нам было не на кого, должны мы рассчитывать только на свои силы.

А был у меня один шустрый боец, сержант Федюнин. Знатный был воин, две солдатские «Славы» заслужил, живой остался и со мной до Берлина дошел. Вот его-то я и снарядил в разведку. Приказ один –