испытаний, к молодому ученому пришла первая известность, в научных журналах стали появляться его статьи, он стал членом нескольких научных обществ. Жизнь покатилась по новым рельсам. Но, вскоре, похвальные отзывы о препарате стали вызывать в нем глухое раздражение. Что-то было не так, какое-то смутное недовольство собой, неясные сомнения не покидали ученого до тех пор, пока он не понял, в чем дело. Как ни горько было сознавать свои заблуждения, но все-таки Флеминг, собравшись с духом, признался самому себе: полученный им препарат навсегда останется препаратом и не более того. Как лекарство он никуда не годится. Фермент лизоцима оказался слишком неустойчивым соединением, очень недолговечным, а его действие в клинических условиях было избирательным. Одним оно помогало, другим нет. Были даже зарегистрированы случаи обратного эффекта, когда больному становилось только хуже. Однажды выбранный им путь привел его в тупик. Нужно было возвращаться к самому началу. Странно, но осознав это, Флеминг почувствовал огромное облегчение. Он вновь ощутил под ногами твердую почву, жизнь вновь обрела смысл. Впереди его снова ждали долгие месяцы, годы кропотливой, рутинной работы без каких-либо гарантий на успех. Да, месяцы и годы, за которыми сотни, тысячи экспериментов, тысячи и десятки тысяч препарированных штаммов с различными микроорганизмами.

Собственно, время перестало для него существовать. Зато, существовали эти самые штаммы, опыты с грызунами, эксперименты в различных питательных средах – в какой-то момент счет им перевалил за тысячу, потом за две, за три.… Вряд ли в Европе был второй такой искусный экспериментатор. Ему казалось, что он знает о бактериях все. В его руках теперь был колоссальный статистический материал – плод его трудов. Не было только одного – результата. Если он и не впал в отчаяние, то только по одной причине – в нем жила глубокая вера в то, что миром управляют, в сущности, простые законы. Чем величественнее закон природы, когда либо открытый человеком, тем проще его описание, укладывающееся порой в одну строчку, в одну простую формулу. Профессор Флеминг продолжал работать.

Случай, Его Величество Случай – суть сама капризность, к тому же большой шутник, имеет, однако, одну тайную слабость. Слабость эта – благоволение к людям настойчивым, упертым до настырности. Высмотрит очередного охотника за удачей и перво-наперво явит ему пред ясные очи мираж близкой победы и водит, водит его, то в одну сторону, то в другую, забавляется. Иной, кто по азартней, так за пустышкой и гоняется – то вправо, то влево, пока не начнет спотыкаться, а потом и вовсе бросит свою затею, посчитав ее безнадежной. Редкий соискатель предпочтет, обнаружив подвох, отказаться от легкой удачи, вернуться назад и, шаг за шагом, медленно, но верно двигаться вперед, иногда уже и без надежды на успех, а преследуя одну единственную цель – просто пройти этот путь до конца. Вот тут-то и явит благословенный Случай свое благоволение, подбросит желаемое под самые ноги, едва прикрыв его грязной рогожкой, и смеется, радуется своей проказе.

Флеминг был из тех, кто предпочитал возвращаться к началу пути. Сейчас он уже не помнил тысяче – какой по счету был тот приснопамятный штамм культивированных бактерий стафилококка. Сняв стеклянную крышку и взглянув на выращенную культуру, он испытал легкую досаду – штамм был безнадежно испорчен. Будучи препарированным чьими– то небрежными руками, он был загрязнен какой-то другой культурой и теперь был весь покрыт зелеными оспинами плесени. Повинуясь не столько интуиции, сколько годами выработанной привычке исследовать любую культуру, даже неудачно препарированную, Флеминг произвел вытяжку полученной субстанции и поместил ее под микроскоп. Взглянув в окуляр, он подумал, что что-то перепутал – настолько неожиданным было увиденное. Все, все до единой бактерии стафилококка погибли. Еще одна вытяжка – результат тот же. Схема дальнейших действий была простой – нужно культивировать не бактерии, а плесень и попытаться исследовать выделяемое ей вещество. Вот когда ему пригодился многолетний опыт экспериментатора – он в совершенстве владел тонким искусством отделять от живой микроорганической субстанции вещества, продукты ее жизнедеятельности. Скоро, очень скоро, через каких нибудь шесть недель упорных экспериментов им было установлено, что зеленая плесень, помещенная в жидкую питательную среду, уже через два часа начинает выделять крайне сильнодействующее вещество, уничтожающее микробов даже при очень низкой концентрации. И это вещество, пускай еще сильно загрязненное побочными продуктами, было у него в руках. Даже в таком виде оно представляло собой роскошный подарок судьбы, на манер того алмаза, только что извлеченного из земных недр, тусклого, испачканного кимберлитовой породой, с неровными, грубыми гранями, которому после очистки, огранки, шлифовки предстояло стать сверкающим бриллиантом.

Было еще одно обстоятельство, которое заставляло Флеминга полностью переключиться на исследование нового препарата. Это обстоятельство – совершенная его непохожесть на все, ранее известные вещества, получаемые из микробиологических культур. Интуиция подсказывала ему, что за этой непохожестью кроются какие-то новые, не раскрытые пока, свойства, а, следовательно, и новые возможности. Вскоре выяснилось, что новый препарат достаточно долго сохраняет антибактериальные свойства в слабом растворе натриевой соли. Начались попытки его практического применения. Активный раствор опробовали в местном госпитале для очистки ран и довольно успешно. Теперь «раствором Флеминга» пользовались во всех британских клиниках.

Впрочем, термин «раствор Флеминга», возникший как бы сам – собой, исподволь, продержался недолго. Вскоре профессор опубликовал статью об открытом им препарате, описал его уникальные антибактериальные свойства и, в соответствии со сложившейся традицией, назвал его пенициллином – по наименованию выделяющего его организма, той самой зеленой плесени – пенициллиума.

Пенициллин быстро набирал популярность и вполне оправданно – раствор был наредкость удачным открытием. Будучи беспощадным к бактериям, он как-то по особому чувствительно относился к живым клеткам организма, не разрушая тканей и не раздражая нервных окончаний, облегчая тем самым страдания и способствуя быстрому заживлению ран.

И все – таки, самое поразительное его свойство обнаружилось гораздо позже. Два месяца назад Флеминг ввел пенициллин непосредственно в организм подопытных мышей и через сутки произвел анализ крови. Такого еще не было – пенициллин абсолютно не затрагивал белых кровяных телец, крайне чувствительных к любым внешним раздражителям, первыми вступавших в борьбу с инородными организмами и погибавшие первыми же при малейшей инфекции. Еще через сутки профессор Флеминг начал новую серию экспериментов с пенициллином. Он ввел мышам стрептококки в дозе, в десять раз превышающей смертельную, а спустя два часа некоторым из зараженных животных сделал инъекцию пенициллина. Через четыре дня инфекция полностью уничтожила контрольную группу животных, а мыши, которым был введен пенициллин, выздоровели. Трижды Флеминг повторил эксперимент – результат был неизменным. Животные, которым вводили пенициллин, выздоравливали. Это