Честити нахмурилась, размышляя о приемной доктора в больнице Святой Марии. Она никогда не посещала те места, но знала, что старые дома на близлежащих улицах – настоящие трущобы, где ютится беднота. Практикуя там, Дуглас Фаррел не мог заработать много денег, что частично объясняло его проблемы. Но зачем человеку, который откровенно и без тени стыда заявил, что ему нужна богатая жена, чтобы обзавестись пациентами в самом фешенебельном районе города, тратить время на неимущих обитателей лондонских трущоб? Может, у него просто нет выбора? Может, он такой плохой врач, что к нему обращаются только бедняки, которым больше некуда податься? Впрочем, едва ли. Судя по его манерам и поведению, ему придется туго, умасливая богачей, которые требуют от своих эскулапов смеси подобострастия и апломба. Фаррел, видимо, понимает подобную ситуацию, но надеется, что жена со связями поможет ему сгладить острые углы или возьмет на себя труд загонять светскую публику в его приемную на Харли-стрит, как стадо баранов на скотобойню.

Честити Зевнула, несколько обескураженная собственным ожесточением, совсем ей не свойственным. Оставив письмо на секретере с намерением передать его утром дворецкому Пруденс, она вернулась в постель и довольно быстро заснула.

В убогой комнатушке было холодно, несмотря на жалкий огонек, лизавший угли в очаге. Прямо на полу лежал соломенный тюфяк, на котором молча корчилась женщина, стоически выдерживая то, через что ей уже пришлось пройти шесть раз.

Дуглас Фаррел закончил осмотр и выпрямился.

– Посвети-ка мне, Элли, – тихо попросил он.

Девочка, на вид не старше восьми лет, поспешно приблизилась, высоко подняв огарок свечи, как просил доктор, но отвернулась, не в силах смотреть на мучения матери.

– Ты вскипятила воду? – спросил Дуглас все тем же мягким тоном, ощупывая вздувшийся живот женщины.

– Чарли кипятит, – ответила девочка. – Мама поправится, да, доктор?

– Твоя мама знает, что делает, – отозвался он. Женщина дернулась, и его руки переместились к ее судорожно разведенным бедрам. – Крепче держи свечку, Элли.

Женщина вскрикнула – впервые за все время ее тело содрогнулось, и покрытый кровавой слизью комочек скользнул в подставленные ладони доктора. Действуя быстро и умело, он прочистил носоглотку младенца. Раздался тоненький плач, и синюшное тельце стало приобретать розовый оттенок.

– Мальчик, миссис Джонс, – уведомил Дуглас, перерезав пуповину и положив ребенка на грудь матери. – Мелковатый, но здоровенький.

Женщина перевела опустошенный от изнеможения взгляд на младенца, затем опытным движением сунула в крошечный ротик сосок.

– Надеюсь, у меня есть молоко, – вымолвила она.

Дуглас вымыл руки в тазике с холодной водой – горячая предназначалась для матери с ребенком. В доме слишком мало топлива, чтобы вскипятить больше одного ведра.

– Я пришлю к вам повитуху, – сказал он.

– Не надо, доктор. Мы справимся, – слабо возразила женщина. – Элли поможет прибраться. Ни к чему беспокоить повитуху.

Дуглас не стал спорить. В доме не было денег, чтобы оплатить услуги повитухи, а старшая дочь приобрела достаточный опыт, чтобы помочь матери. Он склонился над женщиной, потрогал ее лоб и повернулся к Элли:

– Если будет лихорадка, сразу же посылай за мной. Поняла?

Девочка энергично закивала:

– Да, доктор.

Он взял ее за руку, вложил в ладошку монету и крепко сжал пальцы девочки.

– Купи свечи, ведро угля и молоко для своей мамы, – проговорил он. – Только не показывай деньги своему па.

Элли торжественно кивнула, спрятав стиснутый кулачок в складках рваной юбки. Дуглас потрепал ее по плечу и, пригнув голову, шагнул в низкий дверной проем, отделявший заднюю комнату от передней. Комната выглядела ничуть не лучше той, где он только что побывал. На полу валялись кучи тряпья, служившие домочадцам постелями. Единственным предметом мебели был колченогий стул у очага, где на скудном огне грелась кастрюля с водой, за которой присматривал мальчуган лет пяти. Впрочем, он мог быть и старше, учитывая его хилое сложение.

– Где твой папа, Чарли?

– В пивной, – отозвался мальчик, уставившись на воду с таким видом, словно пытался заставить ее закипеть скорее.

– Сбегай и скажи ему, что у тебя родился братик, – велел мальчику Дуглас, снимая кастрюлю с огня.

– Он, наверное, пьяный, – равнодушно промолвил мальчик.

– Передай ему, чтобы пришел сюда. Скажи, что я велел. – В голосе доктора впервые зазвучали строгие нотки, которые подействовали на мальчика, и он поднялся.

– Он меня прибьет, – пожаловался мальчик, все еще не двигаясь с места.

– Нет, если ты увернешься, – отрезал доктор. – Такому проворному мальчугану, как ты, ничего не стоит увернуться от пьяного. Уж я то знаю.

Слабая улыбка осветила чумазое личико.

– Ладно, доктор, – согласился он и направился к двери. – Как мама?

– Прекрасно, и ребенок тоже, – ответил Дуглас. – Я отнесу воду Элли, а ты беги за отцом.

Мальчик выскочил на улицу и припустил бегом по булыжной мостовой, сверкая босыми пятками.

Дуглас отнес воду в заднюю комнату, объяснил девочке, что делать дальше, и вышел из дома, застегивая на ходу пальто.

Задержавшись на пороге, он поднял воротник и огляделся по сторонам, натягивая перчатки. Из пивной в конце улицы показался Дэниел Джонс, опухший и растрепанный, с налитыми кровью глазами. Дуглас подождал, пока мужчина побрел к дому в сопровождении Чарли, державшегося чуть поодаль от отца, затем пошел своей дорогой. Дэниел считался неплохим человеком и, напившись, приходил в плаксивое состояние, не проявляя склонности к насилию. Скорее всего он будет доволен появлению на свет еще одного ребенка, особенно не задумываясь, что тот нуждается в хлебе насущном, как и другие дети, которым он дал жизнь.

По пути в свой кабинет на задворках больницы Святой Марии Дуглас зашел к миссис Бидл. Она встретила его со своей обычной сердечностью.

. – Замерзли, доктор? Где вы были?

– Принимал роды, – ответил он. – Помог появиться на свет еще одному озорнику.

– Вот и славно, – улыбнулась пожилая женщина. – Хорошо, что зашли. Утром доставили пару писем на ваше имя. – Она потянулась к полке позади прибавка и передала ему почту.

Пробормотав слова благодарности, Дуглас пожелал ей доброго утра и вышел из теплого помещения в холодный серый день, вертя в руках письма. Одно от матери. Почерк на другом конверте из плотной глянцевой бумаги также оказался знакомым. Ответ из брачного агентства.

Дуглас сунул оба письма в карман пальто и быстро зашагал к своей приемной, занимавшей полуподвальное помещение в двухэтажном доме за церковью. Как обычно, в передней теснились женщины с детьми, шмыгавшими простуженными носами. Несмотря на теплившийся в очаге огонь, в комнате стоял сумрак и холод. Дуглас приветствовал каждого пациента по имени, подбросил в огонь угля и зажег свечи. Открыв дверь в свой кабинет, он повернулся к женщине с младенцем на руках и карапузом, цеплявшимся за ее фартук.