Может, эти отлакированные иностранными гувернёрами и университетскими профессорами аристократы на что-нибудь и годились, этого Саломея не знала, но чего в них точно не было, так это горячей крови, вечной жажды войны и презрения к чужим жизням. Того, что в избытке имелось у неграмотных парней из её села – древней гордости человека, родившегося мужчиной.

Для Саломеи это было само собой разумеющимся. Её отец был самым младшим из бесчисленного выводка смуглых горбоносых сынов бедного князька, владевшего маленьким горным селом. Богатства в семье никакого не было, но старый князь вывернулся наизнанку и расстарался – помог всем своим сыновьям построить дома и самому младшему отдал участок у реки. Отец Саломеи считал это зазорным, ведь его поселили дальше всех от «княжеского дворца», как называли распластанный на высокой скале серый каменный дом, но девочке место понравилось. Река шумела и боролась, пробивая дорогу в каменном ложе так же, как поступала и сама Саломея, выживавшая среди суровой природы и жёстких нравов людей-воинов.

Саломея уже не помнила, сколько ей исполнилось, когда в село пришла холера. Семьи умирали одна за другой. Дяди и тёти, двоюродные братья и сёстры, ближняя и дальняя родня – чуть ли не всё село «переселилось» на кладбище, прежде чем хвороба пошла на убыль, но в дом у реки зараза так и не заглянула. Девочке уже казалось, что судьба пожалеет её семью, когда вдруг отец, вернувшись с похорон одного из своих братьев, стал бредить, выкрикивая имена умерших, а к утру сам присоединился к родным в небесных чертогах. Мать и брат Саломеи умерли вслед за ним.

Из всей большой княжеской семьи болезнь не пощадила никого, кроме Саломеи и старшего брата её отца, ставшего после смерти деда князем. Жена дяди тоже лежала в могиле, детей у них никогда не было, и князь взял племянницу к себе. Но счастье длилось недолго, не прошло и трёх месяцев, как дядя женился на красивой вдове из соседнего села, переехавшей в дом нового мужа вместе с маленьким сыном.

Новая княгиня тут же усмотрела в Саломее угрозу. Через год после свадьбы, окончательно уверовав, что детей у неё с князем не получится, женщина решила сделать наследником своего сына. Первым делом она избавилась от единственной кровной родственницы мужа. Убедив князя, что, выйдя замуж, племянница непременно втравит их род в междоусобицу, она отправила девочку в Россию. Кто-то из горских купцов, живших в Москве, должен был приютить сироту.

Няня Заира – единственный человек на свете, относившийся к девочке с теплотой и участием, собрала её и повезла в далёкую Москву. Дорога показалась Саломее бесконечно долгой, а самым страшным воспоминанием её детства стало то ужасное мгновение, когда в дымке дрожащего от жары воздуха исчезли серые скалы родного ущелья и вдруг стало понятно, что дом потерян навсегда.

Москва не понравилась Саломее с первого взгляда: громады зданий, странные люди в чужой одежде, непривычные обычаи и непонятный язык – всё казалось угрюмым и враждебным. Земляки, к которым отправили маленькую горянку, встретили её приезд без восторга. Мать семейства – толстая женщина с седеющими густыми волосами и пронзительным взглядом чёрных глаз – скептически поцокала языком, глядя на маленькую диковатую гостью, но отказать своему князю в просьбе вырастить его племянницу в России они с мужем не могли. Приказав звать себя тётушкой Тамарой и говорить в доме только по-русски, хозяйка распорядилась поселить девочку в чулане под лестницей, а няню Заиру отдать в прислуги трём хозяйским дочкам.

Впрочем, не всё оказалось так уж плохо. Тётушку Тамару в этой жизни волновали лишь два человека: муж, которого она боялась, и сын, которого она обожала. Поэтому ещё одно никчёмное создание – девочка, поселившаяся в доме, заняла внимание женщины самое большее на час. Но для Саломеи так было даже лучше – тётка не вспоминала о ней, а поэтому и не обижала. Вкусные кусочки добывала на кухне Заира, она же отдавала своей питомице ту одежду, из которой вырастали хозяйские дочери. Читать и писать Саломея научилась, сидя в углу классной комнаты, где занимались её кузины. Этим её образование и ограничилось, но девочка не унывала, ведь у неё была цель – выбиться из нищеты и занять полагающееся ей как княжне место в жизни. Саломея не сомневалась, что справится. Трудностей она не боялась, людям не верила и любила в этой жизни только себя. «Ещё бы немного везения, и всё обязательно получится», – часто размышляла она.

Когда юной приживалке минуло четырнадцать, на неё обратил внимание светоч этого семейства – старший и единственный сын хозяев – Леван. Окрыленная Саломея размечталась, что влюблённый кузен попросит её руки и она наконец-то станет полноправной хозяйкой в доме. Но пустые мечты рассыпались в прах тёплой летней ночью, когда Леван тихо постучал в дверь каморки нищей княжны, а потом увёл её в голубятню. Под нежное воркование птиц хозяйский сын раздел Саломею и, объяснив ей, как нужно ласкать мужчину, заставил возбуждать себя. Получив удовольствие, он тоном благодетеля пообещал, что теперь будет приходить каждую ночь.

– А разве ты на мне не женишься? – удивилась Саломея.

– Ты смеёшься? – хмыкнул Леван. – Родители давно договорились о моей свадьбе, через год я женюсь на дочери самого богатого купца Кахетии. Об этом все знают.

– Но, если это правда, почему же ты так со мной поступил? – борясь с рыданиями, спросила Саломея.

– Вот из-за этого, – засмеялся Леван, игриво скрутив её соски, – и из-за всего остального тоже.

Он начал бесстыдно мять и лапать обнажённое тело Саломеи, и ей вдруг это понравилось. Слёзы высохли, и она позволила Левану ласкать себя. Открыв для себя мир чувственных удовольствий, Саломея больше никогда от них не оказывалась и в радостном предвкушении бегала на свидания к Левану, которого, впрочем, скоро начала презирать. Если б парень потребовал только ублажить его, Саломея сочла бы это естественным правом мужчины. А кузен, не забывавший и о её радостях, казался ей слугой, а значит, существом низшим и презренным.

Впрочем, школа Левана пришлась очень кстати, когда нашлась подходящая жертва. Чуть-чуть ласки, немного напора – и наивный доктор Иоганн тут же сделал Саломее предложение. Сегодня, устроившись у залитого холодным дождём окна в Пересветове, Саломея неслучайно вспоминала свою жизнь. На столе перед ней лежало письмо Левана. Кузен давным-давно перебрался со своей кахетинской женой в Петербург и сейчас писал о столичных сплетнях. Леван клялся, что уже из нескольких «чрезвычайно достоверных» источников слышал, будто граф Печерский очень плох и жить ему осталось не более трёх месяцев. В конце письма Леван с прежним нахальством предлагал будущей неутешной вдове по приезде в столицу вспомнить «нежные» отношения. Саломея хмыкнула и, смяв письмо, бросила его в угол. Разжиревший от праздности Леван больше не был ей интересен. В жизни графини давно имелся мужчина. Страстный и отчаянный. Сильный. Как раз такой, какой ей и требовался.

Коста появился в жизни Саломеи в тот неудачный год, когда верный Иоганн уже сошёл в могилу, а подлец Печерский только что выслал жену в имение, повесив ей на шею двоих пятилетних детей. Если бы не Заира, новоявленная графиня, верно, придушила бы мальчишек и наложила бы на себя руки, потому что не могла смириться с тем, что её так тонко продуманный план занять высокое положение в обществе вновь дал осечку. Если бы стареющий граф хотя бы раз позволил Саломее по-настоящему приласкать его в постели, он бы никуда уже не делся, но, припугнув дам, заставших его с вдовой профессора Шмитца в «неприличном положении», Печерский узнал всю правду: его цинично подловили. Выводы последовали жёсткие: за всё время официального брака граф так ни разу и не допустил близости с женой, отослал её в деревню, да ещё и соседей настроил, чтобы те не ездили в Пересветово и графиню у себя не принимали. Так и сидела Саломея в деревне, изнывая от тоски, пока на пороге её дома не появился единственный сын Заиры.