были свидетелями моего рождения, должны были стать свидетелями моей смерти и незыблемость которых сулила мне в будущем жизнь столь же безоблачную, как и в прошлом». Это, что называется, здоровое ответвление книжного фетишизма, оно заставляет нас с почтением относиться к бумажным параллелепипедам, поскольку они воплощают в себе дух предков или «старожилов». В частности, дух тех великих «классических» авторов, которых некоторые люди ныне называют «мертвые белые мужчины» и к которым Сартр относился с уважением и признательностью:

В моих глазах они не умерли, или, во всяком случае, не совсем – они перевоплотились в книги. Корнель был краснолицым шершавым толстяком, от его кожаной спины разило клеем. Этот суровый, нескладный тип с малопонятной речью, когда я перетаскивал его с места на место, царапал мне ляжки своими острыми углами. Но стоило его открыть, и он протягивал мне свои гравюры, сумрачные и нежные, как признания. Флобер был коротыш, в полотняной одежде, без запаха, усеянный веснушками. Виктор Гюго в своих бесчисленных ипостасях обитал на всех полках разом. Так обстояло с плотью. Что касается душ, то они витали поблизости, страницы были окнами, чье-то лицо приникало снаружи к стеклу, подглядывая за мной; я делал вид, будто ничего не замечаю, я продолжал читать, пожирая глазами строчки под пристальным взглядом покойного Шатобриана.

Впрочем, это благодушное преклонение отбрасывает болезненную тень. Мы имеем дело с древними табу, которые, как правило, окружают наш объект преклонения. Со временем, памятуя самый известный урок, внушенный нам психоаналитиками, они становятся объектом многочисленных ритуалов или же нервных компульсий. Со стороны повторяющиеся действия, совершаемые невротичным человеком, производят впечатление обычных формальностей. Они не имеют большого значения даже для того, кто их совершает, писал в 1907 году Фрейд в короткой статье под заголовком «Обсессивное поведение и религиозные практики». Однако даже самые малозначительные изменения в привычном ритуале могут вызвать у человека невероятной силы тревогу. Как будто от досконального, тщательного исполнения того или иного набора действий – заправить кровать определенным образом, развесить одежду в строго установленном порядке – зависит, насколько стабильно ментальное состояние пациента и его внутренний мир, который в обратном случае развалится на части.

Так или иначе, отношения невротичного читателя с книгами точно так же наполнены разного рода ритуалами и запретами, по сравнению с которыми, раз уж мы решили до конца придерживаться эволюционной теории, десять заповедей – великолепный образчик просвещенных мыслей и продвинутых взглядов на мир.

Первая заповедь: «Не выбрасывай». Вы когда-нибудь пробовали выкинуть даже самую паршивую книжонку в мусорное ведро? В ту секунду, когда вы уже соберетесь выпустить ее из рук, вы точно ощутите сверхъестественную силу, которая удерживает вас от этого. Она даже сильнее, чем воля ангела, остановившего уже занесенную руку Авраама, когда тот готовился убить своего сына Исаака. И как бы мы ни пытались рационально объяснить происходящее (то есть запихнуть ваши неврозы и тревоги в разумную оболочку), очевидно одно: это рефлекторное действие, завязанное на суеверии.

Приведу свидетельство одной прямодушной и бесхитростной дамы из Филадельфии. Ее зовут Хелен Ханфф, она писательница, известная в первую очередь перепиской, которую вела в течение двадцати лет с букинистом из Лондона по имени Фрэнк Доэл, пока тот не скончался в 1969 году. Их письма были изданы под названием «Чаринг Кросс Роуд, 84», а затем по мотивам этой истории сняли фильм с Энн Бэнкрофт и Энтони Хопкинсом. Но зачем же я вдаюсь в такие подробности! Если вы, как и я, читатель, страдающий неврозом, вы уже и так знаете об этой книге, да и о фильме тоже. Никому и в голову не придет всерьез сомневаться, что Хелен Ханфф любила читать. Однако посмотрите, что она писала букинисту Доэлу 18 сентября 1952 года:

Каждую весну я делаю генеральную уборку в библиотеке и избавляюсь от книг, которые не буду читать: точно так же я выбрасываю старые вещи, которые больше не собираюсь надевать. Это вызывает у всех вокруг жуткое возмущение. Мои друзья странно обращаются с книгами. Они читают все бестселлеры, проглатывают их как можно быстрее (и, думаю, пропускают при этом немало страниц). А еще они НИКОГДА не перечитывают книгу во второй раз, поэтому через год уже не помнят ни слова из нее. И при этом, как только они видят, что я выбрасываю книгу в мусорную корзину или отдаю ее кому-то, то страшно негодуют. По их мнению, нужно делать так: покупаешь книгу, читаешь ее, ставишь на полку и больше не открываешь до конца своих дней… но НИ ЗА ЧТО НЕ ВЫКИДЫВАЕШЬ! ОСОБЕННО, ЕСЛИ ОНА В ТВЕРДОМ ПЕРЕПЛЕТЕ! С чего это?! По мне так, нет ничего менее святого, чем дурная или даже посредственная книга.

Так говорит читательница без невроза. Запрет на пребывание в мусорном баке – ничем не обоснованная привилегия, которую мы ни за что не согласимся предоставить другим категориям товаров. Выбросить можно что угодно: изношенную одежду, испорченную еду, перегоревшие лампочки, вышедшую из моды мебель, стопки газет, бесполезные предметы, которые захламляют пространство и не приносят радости. Но книги – нет. Книги нужно хранить, и если мы вдруг обнаружим, что кто-то кучей свалил их в мусорный контейнер, то поймаем себя на неприятном ощущении: если это не святотатство, то по крайней мере какая-то нелепица. Примерно как найти обувь в холодильнике.

Так на какой же условный черный день мы, точно муравьи, делаем эти запасы, складируем вещи, которые нам никогда не понадобятся? И если уж они могут принести пользу (чего, однако, не произойдет, мы сами это отлично знаем), то зачем тогда нужны общественные библиотеки? Сложи их в коробку и убери на чердак, скажут самые робкие из нас, ведь они уверены, что нашли компромиссное решение. Только вот на безжалостном языке доктора Фрейда компромисс – признак невроза. Сколько раз в жизни мы действительно доставали книгу, погребенную неизвестно где в одной из покрытых пылью коробок? Маневр с чердаком – своего рода уловка, вроде «временного расставания» в паре, когда чувства уже иссякли, но к такому поведению нас толкает чувство вины. Дорогой географический атлас издательства «Де Агостини» 1992 года выпуска, я решил порвать с тобой, но не могу открыто признаться тебе в этом.

И все же я, один из невротичных читателей в окружении себе подобных, горазд болтать, но отнюдь не настолько же хорош в деле: точно как мать маленького краба из басни Эзопа, которая требовала от сына ходить прямо, а не боком. Я сохранил все священные параллелепипеды, что накопил