считая, что контакт с животным миром гармонизирует развитие ребенка и привьет ему много полезных черт характера.

Худо-бедно, но как-то выкрутились эти полгода. Сначала приехала мать, взявшая на работе отпуск. Затем на смену ей прибыла сестра с двумя очаровательными мальчиками близняшками. И просторная квартира, к радости Захара и Инессы и явному неудовольствию Оксаны, на несколько месяцев наполнилась веселым детским гамом. Впрочем, супруга и здесь нашла свою выгоду, почти сразу же уехав в Москву, по якобы наследственным делам и пропадала там почти два месяца, чем нисколько не огорчила ни дочь, ни мужа. А там и подоспело время оформлять дочку в ясли. Можно мыло на этом слегка перевести дух. Ясли Инесса тоже восприняла спокойно и с достоинством, не устраивая сцен и как будто все понимая. Захару даже показалось, что она вовсе не против нахождения там, среди сверстников. Это несколько разрядило крайне нервозную обстановку в доме, так как давало Оксане больше свободного времени для своих личных дел, в которые Захар предпочитал не соваться. Она по-прежнему ревновала дочь к отцу, но упорно ничего не желала предпринимать, для того, чтобы хоть как-то исправить ситуацию. Кажущееся спокойствие в доме Круглова вроде бы воцарилось, но стена отчуждения между его женщинами только еще больше возрастала, превратившись для обеих сторон в неприступный бастион.

Все бы ничего, человек может приспособиться жить и в гораздо более худших условиях, а только с некоторых пор, стал Захар замечать в своей супруге и нечто новенькое. Сначала в доме стали появляться брошюрки с туманными названиями и невнятным текстом, но явно религиозного содержания. Со временем брошюрок становилось все больше и больше. Они уже занимали не одну полку на стеллаже, а почти целый шкаф. Книги, которые ранее находились на этом месте, включая Большую Советскую Энциклопедию и Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, как-то незаметно перекочевали на антресоли. А место, где всегда висел подаренный им на свадьбу натюрморт, заняло большое деревянное распятие. Затем в квартире стали появляться журналы под названием «Башня Стражи». Захар, несмотря на свое «солдафонство» был достаточно образован, чтобы не знать, что это за журналы и кто их печатает. Это ему сильно не понравилось. А затем в квартиру стали захаживать, правда, ненадолго, женщины неопределенного возраста с мышеобразными лицами и бегающими по сторонам маленькими злыми глазками, постоянно о чем-то пришепетывающие и оглядывающиеся, как будто что украли. «Постылые шептуньи» — так называл он их. Но с другой стороны, жена перестала задерживаться на работе, стала гораздо строже одеваться и перестала злоупотреблять косметикой, а главное чему втайне Захар радовался больше всего, так это то, что прекратились эти постоянные подвозы на иномарках с букетами цветов. Правда она начала куда-то пропадать по субботам до позднего вечера, а возвращаясь, была какой-то потерянной и погруженной в неведомые мысли. На вопросы о том, где она пропадает каждую субботу до вечера, Оксана не отвечала, строго поджимая губы. В конце концов выяснилось куда она бегает по субботам, после того как она сама однажды пригласила его пойти с ней, договорившись оставить дочку на то время с одной соседской бабушкой. Захар не удивился, когда жена привела его в один из частных домов, окруженных высоким и глухим забором. Он и раньше догадывался о существовании такого дома, а теперь его догадка получила свое подтверждение. Это был так называемый «молитвенный дом». Захар, аж сплюнул с досады. Уже через час, не выдержав монотонного бубнежа, выскочил оттуда, как ошпаренный. А на жену махнул рукой: ну ее к бесам, дурищу.

Абсолютным счастьем для обоих стало непродолжительное время, когда Оксана движимая маниакальной тоской по столице, укатила туда в очередной свой отпуск. Оказалось, что этим двоим, для полного счастья не надо было слишком многого, всего то, чтобы никого из посторонних и непосвященных в их любовь. Их отношения не омрачало даже то, что иногда, из садика ему приходилось забирать дочь с большим опозданием, и девочка терпеливо дожидалась его, находясь в обществе пожилой сторожихи. Дома же, маленькая хозяйка, всячески старалась помогать отцу в меру своего детского сознания и уже полученных первых жизненных навыков. Она старательно, во всяком случае, как ей самой это казалось, орудовала веником, подметая полы, что-то там пыталась стирать, налив самостоятельно в тазик воды, помогала на кухне, больше путаясь под ногами. Она, казалось, готова была часами сидеть тихо, не шевелясь, с восторгом и обожанием смотря на него и слушая, как он читает ей сказки. От ее немого обожания ему порой становилось даже как-то неловко. Укладываться же спать на ночь желала исключительно в папиной кровати, обнимая того за шею и уткнув свой носик в его плечо. А он после того как она уснет, осторожно, чтобы не разбудить перекладывал свое сокровище в ее кроватку. Захар знал, что поступает крайне непедагогично, но ничего не мог с собой поделать. Рос его авторитет в глазах дочери. Рос его авторитет и в глазах окружающих. Молодые мамаши во дворе, привыкнув видеть его все время в компании хорошо и опрятно одетой девочки, уже начинали консультироваться у него по тем или иным вопросам детского воспитания и он, нисколько не смущаясь, охотно давал такие консультации. Даже бабки, сидящие у подъезда, раньше отпускавшие в его адрес ехидные замечания и донимая неудобными вопросами, стали куда более уважительно смотреть в его сторону, нередко приглашая присесть рядом с ними и отдохнуть. Это была вершина признания его педагогических талантов.

Шло время. Инесса росла не по дням, а по часам, превращаясь в хорошенькую девочку с очень крупными серыми глазами и постоянно не по-детски серьезным выражением лица. Хорошо развитая умственно и физически, чему способствовало постоянные занятия с отцом, она уже в три года довольно бегло читала все, что было написано печатными буквами, хорошо считала до ста и немного освоила основные арифметические действия, могла подтянуться на турнике десять раз, являя собой пример органично развитой личности. Она как и все дети в ее возрасте играла с ребятишками в саду и у себя во дворе, была вежлива со взрослыми, никогда и никому не отказывала в просьбах о помощи и не грубила, никогда не ябедничала ни на кого, но при случае могла постоять за себя и за более младших. Зная почти все матерные слова, которым научилась невольно в садике, никогда их не употребляла, зная, что папе это не понравится. Она не была угрюмой букой, просто ее маленький жизненный опыт подсказывал ей, что не стоит распахивать свою душу перед каждым встречным-поперечным, а