В моих записках тех времен присутствовал еще один пункт, возможно, объясняющий, почему я не узнал его голос, когда он позвонил мне по телефону: я чувствовал, что не смог наладить с ним хороший контакт.

* * *

Во время первичных консультаций мне необходимо собрать о пациенте максимум информации, то есть узнать историю его жизни, понять историю развития его проблем. Но важнее всего – сделать так, чтобы, уходя с первой встречи, пациент твердо знал, что его услышали. К финалу этой беседы он должен чувствовать, что ему удалось высказать мне все, что он пришел мне рассказать, все, что ему было нужно мне рассказать, а я, в свою очередь, все это выслушал и обдумал.

Во время практически любой консультации бывает момент, когда что-то щелкает, как выключатель, и оба собеседника начинают чувствовать, что полностью понимают друг друга.

Когда это происходит – а произойти это может почти на любой стадии беседы, – и у пациента, и у психоаналитика возникает ощущение, что консультация закончена, что то, что надо было сделать, сделано. Но с Майклом у нас этого не получилось.

У меня появилось несколько идей, и я их рассказал Майклу, но в конечном итоге мне показалось, что на него ничего толком не действует. Когда пришло время прощаться, у меня было смутное ощущение, что я проиграл.

Я успокаивал себя мыслями, что Майкл был не очень заинтересован в том, чтобы его выслушали. Скорее, он хотел от меня конкретного результата – он хотел окончательно отменить свадьбу, и, судя по всему, ждал, что я дам ему на это разрешение. Мне думалось, что он хотел услышать от меня что-то, что можно будет предъявить невесте и родителям в качестве своеобразной медицинской справки, навеки освобождающей его от необходимости жениться.

Кроме моих записок, в его истории болезни был всего один дополнительный документ – фотокопия моего письма доктору Х., в котором я описывал ход консультации и сообщал, что направил Майкла к нему. «Кто знает, – написал я в этом письме. – Может быть, он просто еще не встретил свою единственную и неповторимую».

Сидя за столом, я закрыл папку с историей болезни и задумался, что сталось с Майклом за все эти годы? Может быть, он теперь женат и воспитывает детей? Что заставило его отказаться от свадьбы с Клер? Я вернул папку в шкаф, где храню архивные материалы, и закрыл офис на ночь.

* * *

Через несколько дней, как мы и планировали, пришел Майкл. Он снял пиджак, сел на стул и начал осматриваться в комнате. В этот момент я поймал себя на том, что ищу на его левой руке обручальное кольцо. Его не было.

– Сколько лет, сколько зим, – сказал мне Майкл.

Мы некоторое время сидели в молчании.

– Чем я могу вам помочь? – спросил я.

Он на несколько мгновений замер, а потом сказал:

– Мы с доктором Х. пришли к выводу, что в действительности психоанализ мне помочь не может. Если честно, то наше общение с доктором Х. закончилось некоторым провалом… Но и этот провал имел определенную ценность.

Я сказал, что не очень понимаю, к чему он клонит.

Несколько мгновений Майкл смотрел в пустоту, словно разглядывая что-то, что было видно только ему, а потом сказал:

– Вы знаете историю Кафки и Фелиции Бауэр? Кафка целых пять лет сходил с ума по Фелиции. Иногда он писал ей по нескольку писем в день. Она жила в Берлине, а он в Праге – то есть не так уж далеко, даже по меркам того времени. Но за все пять лет, пока они были обручены, у них было всего десять очных свиданий, длившихся, зачастую, не больше часа-двух.

Если вы читали письма Кафки, – продолжил он после некоторой паузы, – то наверняка знаете, что он вел себя как безумец: он хотел знать, где Фелиция бывает, с кем встречается, что ест и во что одевается. Кафка требовал от нее немедленных ответов на свои письма и впадал в ярость, когда не получал их. Он дважды делал ей предложение и дважды шел на попятную, в результате чего свадьба так и не состоялась. Для Кафки была невыносимой сама мысль о расставании с Фелицией. Но еще сильнее его беспокоило ее присутствие.

– Кафка снова и снова заводил отношения такого типа, – рассказывал мне Майкл. – Сегодня мы сказали бы, что он был личностью шизоидного склада или страдал от какой-нибудь слабой формы синдрома Аспергера, но все эти ярлыки не помогут нам добраться до сути явления. Упорнее всего он избегал человека, от которого больше всего зависел, – самой желанной женщины.

Майкл немного помолчал, а потом продолжил:

– То же самое происходит и у меня. С Клер. С самим доктором Х. Чем дольше мы общались с ним, тем больше я зависел от доктора Х., тем сильнее у меня было чувство, что мне нужна его помощь, и тем чаще я прогуливал сеансы и подумывал вообще бросить лечение.

«Мне кажется, доктору X. было трудно поверить, что я искренне счастлив в одиночестве. Я и сам поначалу этого не понимал. Я, как ион, считал, что у меня просто есть психологический блок, не позволяющий желать близости с другим человеком».

Он рассказал мне, что в начале работы с доктором Х. находился в депрессии от стыда за то, каким образом отменил свадьбу и что наговорил родственникам и друзьям. Он бросил аспирантуру, где занимался исследовательской работой в области математики, и, устроившись на работу в банковской сфере, занялся компьютерным моделированием. Приблизительно через полгода он нашел новую квартиру и даже начал получать удовольствие от работы.

– Я почувствовал себя немного лучше. Поначалу процесс психоанализа шел очень хорошо, и именно по этой причине мы с доктором Х. только через некоторое время поняли какие-то очевидные вещи: например, мое стремление держать под контролем разделяющую нас дистанцию. Обычно люди с течением времени сближаются. Но у меня такого не получается. Я не чувствую, что начинаю больше доверять человеку… Ну, если только совсем немного.

«Главная проблема для меня – это чувство, что тебя любят, потому что любовь – это требование чего-то большего. Когда тебя любят, от тебя требуют большего».

Ситуация прояснилась после еще одного разрыва с женщиной. Майкл завязал романтические отношения с девушкой из Нью-Йорка. Общались они в основном по телефону. Он звонил ей каждый будний день, когда она приходила с работы, а он готовился отойти ко сну. Виделись они где-то раз в три месяца.

– Она считала, что нам следует встречаться чаще. И я был с этим согласен. Ведь разве не так должны развиваться отношения? Но я просто не мог заставить себя сделать это. Мы с ней не раз обсуждали мои страхи, то есть боязнь близости, привязанности и отцовства. Когда она сказала, что может переехать сюда, я испугался. Все вышло в точности как с Клер. Я просто не смог пойти на это, и мы расстались.

Немного помолчав, Майкл добавил:

– Мне кажется, доктору Х. было трудно поверить, что я искренне счастлив в одиночестве. Я и сам поначалу этого не понимал. Я, как и он, считал, что у меня просто есть какой-то психологический блок, не позволяющий желать близости с другим человеком.