Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, – ответствовал Бискарэй. – Как я уже говорил, она из благородного рода, даже не без королевских кровей. А тень подозрения насчет убийства, случившегося в Альбе, здесь ей даже поможет. Королева недовольна нынешней позицией Альбы, а еще ходят слухи, будто перебежчица Делайнс, ее прежняя любовница, продала Этелингу письма королевы. В общем… всякий, кто враг Этелингу, вроде как друг королевы, верно?
– Она интересует кардинала? Люди ее преосвященства посещали леди Дейемс?
Лилиат не стала спрашивать о короле. Никого особо не интересовал король Фердинанд. Саранс номинально возглавляла королева София Тринадцатая, но делами страны большей частью заправляла кардинал Дюплесси, она же главный министр. Королева редко перечила советам и указаниям кардинала. Король, как умел, интриговал против обеих. Это успело стать традицией, реально же на положение дел не влияло.
– По-моему, нет, – сказал Бискарэй. Уверенности против прежнего у него поубавилось. – Мы ни разу не видели ни поборников кардинала, ни мушкетеров королевы… ни других агентов, которых знаем в лицо. Эх… вот еще кардиналу бы проницательности поубавить…
– Она ни о чем не должна проведать! – отрезала Лилиат. – Она не должна узнать обо мне!
– Ни в коем случае, – согласился Бискарэй. Подойдя, он опустился перед Лилиат на колени, сложив руки, словно в молитве Архангелу. – Она не узнает. И вообще ни одна живая душа… Я позабочусь об этом!
– Я верю тебе, мой Бискарэй, – промолвила Лилиат.
Опустив одну руку, она позволила Ночному Королю поцеловать ее, прежде чем вернулась к окну.
– Что ж, хорошо, – продолжала она. – Значит, сегодня вечером.
– Сегодня вечером? – переспросил Бискарэй.
– Твои люди готовы?
Ночной Король кивнул головой.
– Приходи, когда сделаешь дело, – сказала Лилиат. – Захвати какую-нибудь ее одежду и украшения.
– Час будет поздний… то есть скорее ранний. Думаю, мы управимся как раз перед рассветом.
– Я буду здесь, – сказала Лилиат. Бросила взгляд на кровать, снова посмотрела на Бискарэя… улыбнулась. – Ты хорошо потрудился, Бискарэй.
– Спасибо, миледи.
– Еще кое-что, – сказала Лилиат, передавая ему листок с четырьмя выжженными именами. Черные буквы резко выделялись на белой бумаге. – Вот эти четверо… Я должна знать о них все. Все, что можно выведать. Семьи, происхождение, родные края… За этими людьми нужно присматривать и защищать их. Только аккуратно – они ни о чем не должны догадываться. Главное, ни волоска с их голов упасть не должно!
Изучив листок, Бискарэй озадаченно нахмурился.
– Эти люди, – проговорил он, – выглядят малозначительными. На что они?
– Узнаешь, когда придет время, – ответила Лилиат. – Помни только, что наблюдение и охрана этих людей – дело первостепенное.
– Распоряжусь немедля, – пообещал Бискарэй. – Приставлю соглядатаев и стражей.
Лилиат жестом велела ему подняться с колен и вновь подала руку для поцелуя. Она не отстранилась, когда он перевернул ее кисть, целуя внутреннюю сторону запястья. Более того, ласково потрепала его по голове над ухом.
– Почему бы тебе не поделиться планами со мной? – спросил Бискарэй. – А то я в толк не возьму, на что тебе становиться знатной альбийкой. И те четверо… каким образом они помогут нам вернуться в Истару?
И он собрался было притянуть ее поближе, но Лилиат отодвинулась.
– Я обязательно тебе расскажу, – тихим голосом, полным обещания, проговорила она. – Не все сразу, конечно. Когда время придет…
Симеон МакНил размышлял о взаимном расположении костей большого пальца и пясти, увлеченно препарируя кисть руки. Поэтому с первого раза не услышал пажа, пришедшего с вестью: его вызывал магистр Делазан.
Симеон был всего лишь первокурсником, но за вскрытием наблюдало несколько других докторов-неофитов. Симеон знал: это вовсе не ради его весьма искусной и быстрой работы (хотя сказанное выше являлось истиной). Дело в том, что наружность юноши мало соответствовала его блистательным навыкам. Симеон был весьма крупным молодым человеком, чьи черные пальцы больше напоминали кровяные колбаски. Когда он только появился в больнице, его называли то Быком, то вовсе Мамонтом, но ироничные клички скоро вышли из употребления, потому что он раз за разом спокойно подтверждал свое мастерство. Его родители были известными врачами в родном городе Симеона, Лутейне, что в провинции Басконь. Они рано обратили внимание на изумительную сообразительность сына, его бездонную память и невозмутимый характер – и с малолетства принялись его обучать. С тех пор Симеон успел поучаствовать, кажется, во всех видах медицинских операций и процедур. Так что образование, предлагаемое госпиталем Святого Йерахибима Безмятежного, для него обернулось не тяжким путем познания, а скорее формальностью.
Другое дело, что, фактически будучи состоявшимся врачом, Симеон не мог практиковать без официального диплома о завершении госпитального курса. Поэтому юноша философски отнесся к необходимости повторять давно изученное. А способов узнать или открыть нечто новое имелось множество. Правда, на самих занятиях это происходило нечасто…
– Магистр сказал, чтобы вы немедля пришли, – повторил мальчик.
Симеон не знал, как звали пажа, хотя и видел его в коридорах больницы. Сегодня тот выглядел еще пасмурней обычного. Даже для отверженца, меланхоличного, как все его племя.
Симеон мимолетно задумался о причине. Может, мальчик наконец осознал, что уготовило ему будущее? Тяжкий труд и жизнь в услужении… да и та, скорее всего, окажется недолгой. Как отверженец, он не подлежал применению ангельской магии, потому что она вызвала бы зольнокровие либо превратила бы его в монстра. А значит, ни чудесных исцелений, ни защит от болезней, которыми славился нанявший его госпиталь, пажу не светило. А вот любую заразу из тех, с которыми здесь имели дело, он мог запросто подхватить.
– Магистр Делазан просит вас помочь распаковать один образец в старом хранилище, – сказал мальчик. – Это потому, что нас туда не пускают.
– В старом хранилище? – нахмурился Симеон. – Ты уверен, что зовут именно меня?
– Он сказал, приведи здоровяка, – хмыкнул мальчишка.
Кивнув, Симеон положил щипцы и скальпель и отошел от стола. Его пальцы безотчетно нашарили пластинку из слоновой кости, которую он носил на шее, на кожаном шнурке. Губы прошептали словесную формулу, отпуская ангела отдыхать.
Как пожелаешь, – отозвался тихий голос, слышный лишь Симеону, и ангельское присутствие, ощущавшееся в виде легкого тепла, постепенно рассеялось – лишь незримые крылья в воздухе прошелестели.
Наперсная икона имела отношение к серафиму Рекваниэлю, защитнику и заступнику. Всем студентам выдавали такие иконы и обучали, как верно направлять ангела на борьбу с невидимыми, но смертоносными гуморами, источаемыми умирающими и больными, а также истекающими при анатомировании недавно скончавшихся. Здесь это было актуальнее защиты от физического насилия, которой требовали от ангела простецы.