называется комната, оборудованная для приёма пищи – там холодильник, микроволновка, кулер, вода, кофе-машина, мойка, шкафчики для посуды и пара столиков), когда там было несколько человек, тоже налила себе кофе и как бы мимоходом заметила:

– Кстати, всем кто не в курсе, хочу сказать – Веры Владимировны больше в офисе не будет, она переехала в другое место. Куда, это она вам сама расскажет. Работать с нами она продолжит удалённо. Все контакты, которые у кого-то с ней есть по работе, продолжатся. Она скоро с каждым свяжется и уже персонально договоритесь, что, когда и как, чтобы всем было удобно. Так что, всё остаётся, как было, за исключением того, что Вера Владимировна больше не будет появляться в офисе лично.

Таким образом, в плане перехода Веры "на удалёнку" никаких проблем не возникло.

С Дмитрием тоже проблем не возникло. Может он и не знал конкретного адреса, где она теперь проживает, но связь с ней имел и в любое время мог позвонить и пообщаться или договориться о встрече, если вдруг таковая понадобится. Ни в какой Белореченск он не уехал, а однажды летом поделился радостным событием – к нему вернулись жена и дочь и все они снова стали жить в Строителе. Я искренне порадовалась за Дмитрия и поздравила.

А вот что и как Вера сказала Торопову, перед своим исчезновением, я не знаю. Но у меня Торопов ни разу не спросил, ни где она, ни почему уехала, ни собирается ли вернуться. Лишь однажды спросил, общаемся ли мы. Я сказала, что периодически звоним друг другу и на этом всё. Моё с Тороповым общение свелось к минимуму, в основном по нашим спонсорско-учредительским делам, а по вопросам с самурайкой я стала обращаться к Сомову – отдавала ему ключи и просила сгонять её куда-нибудь на СТО, на мойку или в шиномонтаж. Сомов, как всегда безотказно, всё делал, лишь ворчал:

– И как я в неё опять сяду? Там такая теснотища и она такая низкая, что из-за этой нижины хрен встанешь. Надо мной слесари смеются.

Сомов весной женился на своей бывшей однокласснице. Взял её с ребёнком, а когда у них родилась дочка, я стала у неё крестной матерью.

А дом без Веры стал не дом. Мы всегда были вместе. На кухне всегда стоял её стакан, а в холодильнике лежали её лимоны и лаймы. В ванной висели её полотенце и халат, а в гостиной стояло её кресло. В её спальне всегда была чистота, порядок и заправленная кровать. Мне одной было так пусто в этой, вдруг ставшей огромной, квартире. Даже в прихожей без её ботинок и куртки стало голо.

Я решила съехать. В общежитие, конечно, меня теперь и калачом не заманить. Да и не оформляла я себе общежитие после первого курса – зачем оно мне. Я решила снять квартиру где-нибудь за Домом учёных, на Золотодолинской или на Академической. Там всегда тишина, зелено и красиво. Маленькие разноцветненькие черырехэтажки среди сосен. Цветы у подъездов, птички, белки. Сниму маленькую квартирку, буду ходить на пруд, смотреть на цветущие яблони, на уток и гулять в Ботаническом саду.

Так я и сделала.

В феврале на долгосрочной основе сняла на улице Учёных двушку на втором этаже, наняла женщину-отделочницу и они с сыном за несколько дней сделали мне косметический ремонт – заменили обои, покрасили потолки. Заказала жалюзи на окна, поменяла ванну на душевую кабину, перевезла с Коптюга часть мебели и прочего скарба. В старой квартире захлопнула входную дверь, бросила ключ в мусоропровод и навсегда об этом забыла. Пусть сами разбираются, кто там должен за что платить.

Сомов в новой квартире всё настроил и подключил – и стиралку, и посудомойку, и холодильник, и вытяжку, и интернет. Телевизор мне не нужен – он остался в квартире на Коптюга. Сигнализацию я попросила убрать – воровать у меня нечего.

По окончании очередного курса съездила к родителям в Рубцовск. Про Веру сказала, что она из-за работы приехать не смогла, с бизнесом нашим всё хорошо, а живём мы теперь раздельно. От мамы узнала, что Вовка где-то в Архангельской области женился. У его жены двое детей, живут они в деревне, а супруга занимается шитьём, вышивкой и изготовлением изделий из кожи. Пишет детские книжки, а Вовка их иллюстрирует и пишет картины, которые они продают в Питере – у них там художественный магазинчик. Вот так вот, жизнь не стоит на месте.

Снова съездили теперь уже в "мою усадьбу" и на кладбище.

– Какая ты взрослая стала, Таня, – сказала мама, глядя на меня.

Как-то покупала у себя рядом с домом в фермер-центе сливки, рассчитывалась на кассе, а меня кто-то тронул за плечо.

– Таня?

Обернулась, а это Наталья Валерьевна.

– Ты как тут очутилась?

Дождалась её на выходе, взяла пакет, пошла провожать. Оказалось, что мы теперь живём по соседству, в одном доме, только в разных подъездах. Наталья Валерьевна пригласила меня на чай. Чистенькая уютненькая квартирка, точь-в-точь, как моя.

– Я в ней всю жизнь так одна и прожила, – сказала Наталья Валерьевна.

У неё на комоде стояло много фотографий и почти на каждой Сергей Игоревич.

– Я теперь тоже одна, – сказала я, ставя на место фотографию, где улыбающийся Сергей Игоревич был сфотографирован с красивой молодой женщиной и мальчиком в матросском костюмчике – видимо, с женой Полиной и сыном Юрой.

– А где твоя Вера? Всё у неё хорошо?

– Хорошо, – сказала я. – Переехала. Работу себе нашла по специальности хорошую.

– Сестра у тебя умная. Не пропадёт. Только, трудно им, умным.

Это она, наверное, про Алевтину Игоревну подумала.

Ваня окончил училище, получил лейтенанта и убыл на службу в Забайкалье. В Кяхту, шутил он, когда я его провожала.

– Через год вернусь, – сказал. – Ты только жди! Обещала.

Служил он в Иркутске, не в Кяхте. Она у них, как я поняла, синоним "чёртовых куличек" или чего-то ещё хуже.

Дважды я была в Алексеевском замке в гостях – на день рождения главы семейства Алексея Романовича и по поводу окончания Ваней училища. Тогда Ваня весь вечер щеголял в военной форме с лейтенантскими погонами. Мама его, Вера Михайловна, сорокапятилетняя крашенная блондинка со слегка избыточным весом, относилась ко мне не без ревности за своего Ванечку (она его так называла), но в целом хорошо. Она с гордостью рассказывала, что он очень самостоятельный, так как с пятого