– Какая же ты неженка! – возмутилась тётя Шарман. – Ты же сама понимаешь, что любишь танцевать, Хэдли. Так просто сделай это, а потом мы все вместе мило поужинаем.

– Я не знаю, куда пропали мои танцевальные туфли, – сказала Хэдли. – Не помню, где их оставила, – она не могла оторвать глаза от еды: только руку протяни! – Не знаю, сумею ли найти их сегодня, но наверняка найду до завтра.

Тётя Максин встала перед Хэдли, отгородив её от стола. Она нависла над девочкой и схватила её за плечи. Их лица оказались близко, буквально нос к носу.

– Я в последний раз предлагаю тебе танцевать, так что подумай как следует. Тебе это не сойдёт с рук.

Хэдли, не сморгнув, выдержала разъярённый взгляд налитых кровью тёткиных глаз. Тётя Максин прошипела:

– Так ты будешь сегодня танцевать?

– Нет, – сказала Хэдли.

– Не получишь еды, пока не станцуешь.

– Ну и ладно. Я не голодна.

– Да неужели? – старуха недоверчиво задрала бровь. – Совсем не хочешь есть?

Пустой желудок Хэдли скрутило от голода. Ощущение было такое, будто он переваривает сам себя. И всё же она не сдавалась:

– Не хочу. Ничего в рот не лезет, спасибо.

– Тем лучше, – сказала тётя Максин. – Тогда будешь сидеть здесь, пока мы едим, – и она ткнула пальцем в сторону стула, стоявшего в углу.

– Что-то не хочется, – возразила Хэдли. – Лучше пойду уберусь на кухне, – но она не успела и шагу ступить, как тётя Максин вспыхнула от злости. Она с такой силой выкрикивала слова, что до Хэдли долетело зловоние из её рта.

– Ты. Будешь. Сидеть. Здесь, – её крики подхватило гулкое эхо.

Это было так жутко, что Хэдли сама не заметила, как ноги подогнулись от страха и она опустилась на стул.

– Так-то лучше, – облила её презрением тётя Максин. – В этом доме не терпят неповиновения.

– Моя сестра такая вспыльчивая, – сказала тётя Шарман, стоявшая рядом со скрещёнными на груди руками. – Не советую ей перечить.

Хэдли тихо сидела на стуле, едва доставая пальцами ног до ковра с растительным узором, пока тётки обедали.

– Ножку или грудку? – Максин ткнула в индейку разделочным ножом.

– А почему бы не то и другое? – воскликнула тётя Шарман. Она громко хлопала в ладоши, пока Максин ловко нарезала мясо на тонкие ломтики и раскладывала их по тарелкам.

Хэдли пришлось вцепиться в сиденье, когда тётя Шарман добавила к мясу начинку и подливу.

– Я всегда считала, что подлива украшает любое блюдо, не так ли, сестра?

– Конечно, – Максин положила изрядную порцию пюре. – Так же, как масло картошку.

– Ах, масло! Обожаю, когда оно плавится, такой золотистой лужицей в серединке! – мурлыкала тётя Шарман, не забывая коситься на Хэдли. – И ямс не забудь! – Она улыбнулась. – И клюкву! Обожаю клюкву!

Они наваливали и наваливали еду, пока на их тарелках не оказались целые горы. Тётя Максин сообщила, многозначительно глянув в сторону Хэдли:

– Никогда не ела ничего вкуснее! Это самый восхитительный обед в моей жизни. А уж я-то успела повидать немало обедов на своём веку, можешь мне поверить.

– Такая вкуснотища! – тётя Шарман выразительно погладила себя по животу. – Каждый кусок лучше прежнего. Мы сегодня и правда превзошли себя, – и она застонала от восторга.

Как ни старалась Хэдли не смотреть на стол, это оказалось невозможным. Домашние лакомства так божественно пахли. Она запросто могла сойти с ума от искушения. Она постаралась отвлечься, размышляя о других вещах. План, ей нужен план. Она зажмурилась и попыталась сосредоточиться. Итак, её цель: сбежать из этого дома. Двери. Окна. Двери всегда заперты, и тётки держат ключи в кармане. Карманы где-то в складках их платьев. Добраться до кармана значит то же, что вытащить ключи из складки на мехах аккордеона. Окна: кроме того, что они заперты, ещё и забраны частыми и толстыми чугунными решётками. Между ними не пролезешь.

Завтра она снова проверит забор. И может быть – только может быть, – Коннор всё же позовёт кого-то на помощь. Он не мог не услышать её. То, что потом ничего не случилось, ещё не значит, что он не слышал. И она невольно улыбнулась новой возможности.

– Хэдли! – визгливый окрик прервал её мысли.

– Да? – девочка открыла глаза.

– Ты точно не голодна? – тётя Максин так и сидела на своём месте, демонстрируя вилку с насаженным на неё ломтиком мяса. – Здесь так много всего, и всё такое нежное. Будет очень жалко, если ты не попробуешь.

– Вы дадите мне поесть без танцев? – Хэдли тут же заподозрила подвох.

Тётя Максин мигом отправила вилку в рот.

– Ну нет, ты, конечно, сначала должна потанцевать, – прочавкала она с полным ртом. – Это не обсуждается.

– Ну что ж, тогда спасибо, не надо.

– Ладно, как хочешь, – тётя Максин пожала плечами.

Казалось, обед длился часами, пока тётки восхищались каждым куском. Они не поленились положить себе добавки каждого блюда, и только просмаковав всё ещё по разу, старухи принялись за пирог. Никогда в жизни Хэдли не приходилось видеть, чтобы два человека поглотили такое количество еды. Шарман навалила на свой кусок пирога целую гору взбитых сливок и полюбовалась на плоды своих трудов.

– Правда ведь, взбитые сливки очень похожи на мягкое мороженое? – обратилась она к Хэдли.

Хэдли кивнула.

– Это, несомненно, самый вкусный тыквенный пирог в моей жизни, – заявила тётя Максин. – Шарман, ты превзошла себя.

– Ох, спасибо, сестра. Секрет в том, чтобы посыпать корочку тёртой корицей, перед тем как ставить в духовку. Это придаёт ему невероятно тонкий вкус.

– Просто восхитительно. И вдобавок эти сливки!

После обеда тётки позволили Хэдли встать со стула и пойти с ними в холл.

– Раз не хочешь танцевать, хотя бы послушаем музыку, – предложила тётя Шарман. – А там кто знает. Может, ты передумаешь, – она подошла к виктроле, положила пластинку и опустила иглу.

– Не сегодня, – Хэдли стояла, прислонившись к стене. – Нога всё ещё болит, – она опустила взгляд на босые ступни, стараясь вспомнить: она сказала, какая именно нога болит, или нет? – Я даже опасаюсь перелома.

– Чтобы ты не сомневалась, я с удовольствием тебе помогу и сломаю хоть обе ноги, – брякнула тётя Максин.

– А мне кажется, что у тебя всё в порядке, – тётя Шарман перестала возиться с иглой.