Войны за воду в мире уже были, и они будут происходить снова. Неважно, вода это или нефть, страны прибегают к войне за то, что считается жизненно важным. Массовые миграции – ответ на экологические изменения и на ухудшение состояния окружающей среды, при котором растет уровень засоленности и плотности почвы. «Люди, проживающие в таких неблагоприятных условиях, вынуждены уезжать в более благополучные регионы» [Alvarez 2017: 127]. Враждебность, агрессия и расовая ненависть являются реакцией на массовую миграцию людей, зачастую с другим цветом кожи, из развивающихся стран, спасающихся от последствий изменения климата. Изменение климата разворачивается как глобальная борьба между двумя базовыми принципами: принципом, определяющим человеческое существование и предназначенным утверждать и обогащать жизнь, и принципом, подрывающим и разрушающим жизнь.

Поскольку разрушительные силы, связанные с изменением климата, набирают обороты, человечество должно либо всерьез заняться климатом и защитить жизнь, либо позволить изменениям идти своим чередом. Война между Эросом и Танатосом идет в мировом масштабе. Первый – на стороне жизни, второй – на противоположной стороне. Об этих инстинктах говорит Фрейд:

Агрессивное влечение – потомок и главный представитель инстинкта смерти, обнаруженного нами рядом с Эросом и разделяющего с ним власть над миром. Теперь смысл культурного развития проясняется. Оно должно нам продемонстрировать на примере человечества борьбу между Эросом и Смертью, инстинктом жизни и инстинктом деструктивности [Фрейд 1991: 115].

Эрос и Танатос также символизируют различия между жизнью в гармонии с окружающей средой, направленной на решение рациональных и этических задач, и разрушением окружающей среды, мотивированным иррациональной личной выгодой.

Защищая окружающую среду, политикам следовало бы двигаться к рациональным этическим целям, которые сводятся к нанесению минимального вреда природе. Если климат меняется, то разрушительная политика в этих условиях равна завоеванию природы, которое Ницше объясняет как «стремление покорять, формировать, приблизить к своему типу, преобразовывать, пока наконец преодоленное не перейдет совсем в сферу власти нападающего и не увеличит собой последней» [Ницше 2005: 358]. Как и Фрейд, Ницше описывает социальную психологию, которая характеризует изменение климата. Она «…выдает себя за обречение себя на гибель – как инстинктивный отбор того, что должно разрушать. <…> тяга к разрушению как проявление еще более глубокого инстинкта – инстинкта саморазрушения, тяги к небытию» [Ницше 2005: 68–69]. Использование власти как инструмента доминирования над природой представляет собой регрессивное устремление к разрушению окружающей среды, которая до вмешательства человека была гармоничной. Самые крайние проявления этого стремления к разрушению приводят к изменению климата с нарастающим разрушением планеты, которое влечет за собой уничтожение человечества.

Вместо отрицания смерти, базовой психологической проблемы человека, смерть и разрушение добровольно принимаются по мере разрушения окружающей среды. Вместо подавления идеи смерти и смерти окружающей среды на волю выпускается культура смерти. По мере того как природа продолжает деградировать, реальность изменения климата отрицается. Тревога за жизнь в планетарном масштабе заменяется простым отрицанием снижения качества жизни. Отрицание изменения климата сводится к тому, что люди подавляют идею о том, что ухудшение их собственной жизни и смерть связаны с разрушением окружающей среды. За этим также стоит неспособность понять, что изменение климата приведет к гибели человечества. Когда природа не защищена, утверждение импульсов жизни ослабевает, а тенденции к разрушению окружающей среды набирают силу. Существующие бок о бок жизнеутверждающие и разрушительные импульсы часто вступают в противоречие и, как правило, не уравновешивают друг друга. При угасании жизнеутверждающей деятельности качество жизни подрывается, а вместе с ним – и окружающая среда. «Это угрожает цивилизации распадом инстинктов, причем влечение к смерти стремится взять верх над инстинктами жизни» [Маркузе 1995: 81]. Если иррациональная личная выгода берет верх, сохранение и защита окружающей среды оказываются под угрозой. Разрушение климата соразмерно корысти движимого страстями естественного человека, о котором писал Гоббс.

Антидемократический контроль над источниками энергии со стороны нефтегазовой и угольной промышленности связан с политикой авторитаризма. В процессе принятия решений авторитаризм стремится к проявлению силы, способен навязывать единообразие, минимизировать разнообразие и создавать атмосферу политического конформизма. Авторитаризм действует командными методами, навязывая свою волю. Стандарты авторитарной политики воспроизводят идею завоевания окружающей среды. Этот авторитарный импульс работает на то, чтобы энергетические отрасли сохраняли монополию на контроль над энергоресурсами. Тенденция выкачивать ресурсы, несмотря на последствия для окружающей среды, является примером агрессии, характерной для авторитарного мышления, принятого в этих отраслях промышленности. Продолжая использовать ископаемые виды топлива, энергетические отрасли следуют жесткому набору приоритетов. Накладывая отпечаток на решения правительств, этот авторитарный контроль над энергоносителями преследует единственную цель – сохранить монополию на использование ископаемого топлива.

Западные державы, например США, заинтересованы в ближневосточной нефти, поэтому они поддерживают связи с Ираном и Ираком и дружат с ними до тех пор, пока те обеспечивают доступ к нефти. Общая воля Руссо здесь неуместна: в погоне за ископаемым топливом энергетики следуют собственной воле. Идеология энергетического сектора, навязывающего собственную частную волю, состоит в том, чтобы выдать свой корыстный интерес за выражение общей воли. Чем сложнее становится не замечать видимых изменений климата, тем активнее энергетическая промышленность стремится дискредитировать возможные меры противодействия этим изменениям. Используемая идеология поразительно напоминает то, что Бентам писал о софизмах в политике. Так, например, топливная промышленность, «решая» проблемы изменения климата, использует прием подмены аргументов. Ее представители, как правило, запутывают проблему, уходят от обсуждения реальных решений, прибегают к расплывчатым общим формулировкам – как к средству избежать конкретики – и используют абстрактные термины для описания решений, связанных с изменением климата. Давайте рассмотрим широко разрекламированные заявления, прозвучавшие из уст миллиардеров Ричарда Брэнсона, Уоррена Баффета, Майкла Блумберга и Билла Гейтса. Брэнсон предложил добровольно перенаправить деньги с прибыли, полученной за счет здоровья планеты, на безопасные технологии. Он стал продвигать идею о том, что его угрожающая экологии компания наградит 25 миллионами долларов того, кто изобретет средство для очистки воздуха Земли от углерода[12]. Предлагалось создать Carbon War Room[13], в рамках которого лидеры отрасли могли бы обсуждать способы сокращения выбросов и расходов. «Через много лет после данного обещания, в 2010 году, Брэнсон в интервью Teh Economist признался, что в чистую энергию он по факту инвестировал только 2–3 миллиона долларов» [Klein 2014: 240]. Если применить «расплывчатые обобщения» Бентама к так называемым обязательствам Брэнсона по решению проблем изменения климата, то мы обнаружим истинные мотивы его громких заявлений от лица якобы социально ответственной компании: на самом деле Брэнсон стремится к прибыли. Прошли годы после климатических обещаний Брэнсона, а выбросы парниковых газов Virgin Airlines выросли примерно на 40 %. «В период между 2006–2007 и 2012–2013 годами