— Наташа, нижайше вас прошу, приходите в суд, нам нужна поддержка. Сейчас я очень спешу, извините меня, записывайте адрес.

Конечно же, она пошла, неосмотрительно отпросившись с работы всего на два часа. Ни на какую работу вернуться не пришлось, это было попросту невозможно — инфернальная мрачность дальнейших событий не находила логического объяснения и выбила Наталью из колеи надолго. Выяснилось, что судили гражданина Атанова Андрея Виленовича за хулиганство, судили быстро и деловито. Суд установил, что Атанов грубо нарушил общественный порядок общественно опасным способом, то есть с применением оружия, а также нанес легкий вред здоровью гражданина Нестерюка. Оружием именовался травматический пистолет, изъятый уже на следующий день в присутствии администрации санатория. Как выяснилось, выстрелом из него был разбит дорогостоящий витраж. А Наталье казалось, что мутноватое стекло времен Брежнева таких денег не стоило. Откуда интеллигентный пожилой Атанов изыскал злосчастный пистолет, суд не выяснял — видимо, недосуг.

Сам Нестерюк на суд не явился якобы по болезни, его интересы представлял адвокат Григорович — лощеный субъект неопределенного возраста с пушистыми ресницами педераста и грассирующим произношением. Свидетели, включая главврача, показали, что именно Атанов затеял драку. Об избиении самого Андрея Виленовича и попытке изнасилования дочери Атанова было сказано отдельно: «доводы подсудимого в ходе следствия не нашли фактического подтверждения». Наталью, которая не сразу разобралась в бубнящей скороговорке судьи, удалили из зала после того, как она подала голос в защиту подсудимого — свидетелем по делу ее не признали, посему судебный пристав аккуратно и вежливо выдворил ее на крыльцо здания. Атанова осудили на три года лишения свободы и взяли под стражу в зале суда.

— Понимаете, Наташа, ведь суд — это такое место, где у закона можно купить столько справедливости, на сколько тебе хватает денег. А денег у меня негусто, — голос Андрея Виленовича, чуть склонившегося к собеседнице, показался доверительным и спокойным. Они разговаривали на заднем дворике суда, куда обычно подъезжал автозак для конвоирования осужденных. Атанов выглядел плохо и был похож на новогоднюю елку, еле-еле дотянувшую до майских праздников. Конвойные, два молодых парня деревенского вида, сейчас деликатно покуривали на крылечке, умостив автоматы между колен и предварительно сняв наручники с осужденного.

— Минут десять у вас есть, — сказал один из них, улыбнувшись, — прощайтесь и поедем. Попрошу ничего не передавать, все равно потом досмотрим.

Наталья испытала тогда парадоксальную симпатию к этим людям, проявившим толику сострадания к пожилому человеку. Ей пришла в голову мысль, что эти «внуки ГУЛАГа», повидавшие за свои неполные двадцать пять всякого и, в сущности, бывшие маленькими винтиками громадной машины российского правосудия, отважились нарушить инструкцию из каких-то необъяснимых для них самих побуждений. Наверное, харизма Андрея Виленовича оказывала благотворное влияние на всех окружающих.

— Почему так получилось, почему вы не боролись, Андрей? Нет, не так, что я говорю. Что теперь с вами будет? — голос Натальи дрожал, но, скорее, от возмущения, а не от слез.

— Почему получилось? Это сложно объяснить, а еще сложнее понять. Видите ли, супруга моя — человек верный, любящий, но боится всех и вся. Для нее до сей поры государство и все его институции, даже весьма сомнительной репутации, дадены «от бога» и авторитет имеют непререкаемый, спорить с ними, а тем более судиться — немыслимое дело. А Анжела… Анжела ребенок. Мы постарались не травмировать ее тяжбами и разбирательствами, ведь она не пострадала, по крайней мере, физически, стало быть и доказать что-то невозможно. Про себя же я скажу, что нечто такое должно было со мною произойти рано или поздно. Да вы не переживайте так, Наташа, уже через год буду на свободе, а там (он неопределенно махнул рукой в сторону высоченной липы, стоящей во дворе суда) — там буду преподавать, да, представьте, и с превеликим удовольствием.

Стали прощаться. Наташа неуклюже протянула руку, но Атанов, улыбнувшись, вдруг приобнял ее и тихо произнес:

— Знаете… Ведь мы разучились делать простые вещи. Любить, сострадать, ненавидеть и сражаться. Надеюсь, мы еще увидимся, Наташа. Но на всякий случай — не поминайте лихом.

Атанов вышел на свободу полтора года спустя, но не звонил, и больше они не встречались. Через каких-то знакомых Наталья знала, что в институт он более не вернулся, дорога туда ему, как ранее судимому, была заказана. Не так давно, пролистывая совершенно случайно попавшую ей в руки еженедельную газету «Вестник Излучинска», Наталья наткнулась на некролог. Любимый студентами преподаватель, изобретатель, автор множества научных работ, обладатель двух научных степеней Атанов скоропостижно скончался в возрасте семидесяти трех лет.

Оказалось, что те самые события пятилетней давности все это время тяжелым скользким камнем лежали на дне Наташиной памяти. В палате ракового корпуса она вдруг поняла, что обязана Атанову очень многим. Удивительным образом Андрею Виленовичу за несколько июльских дней удалось нечаянно и легко укоренить в ее сознании потребность жить в таком обществе, законы которого опираются на нравственность, а мироустройство упорядочено естественными для каждого честного человека и гражданина правилами.

А ведь Нестерюк ей встретился в канун Нового года — она заезжала на губернский рынок прикупить кое-какой снеди к праздникам. Уже тогда болезнь брала свое, чувствовала себя Наташа отвратительно, однако автомобилем, маленьким «судзуки», управлять была еще в состоянии. На «Губернском», в комфортабельных кондиционированных рядах, среди блистающих хромом и стеклом прилавков министр в сопровождении водителя обходил ряды, набирая деликатесы. Демократично кивая знакомым торговцам, но себя не роняя, Нестерюк время от времени вынимал руку из кармана кашемирового тренча HERITAGE от Burberry цвета меда и принимал от продавца на пробу ломтик копченой осетрины, тонкий листочек постромы или ложечку икорки. Водитель, нагруженный двумя огромными бумажными пакетами, топал в кильватере шефа. Гаденыш забурел и превратился в местечкового царька. Выходя из здания рынка, она успела заметить, как этот патриций сел в предупредительно открытую водителем дверь черной БМВ представительского класса с приметным номером «005» и сочетанием букв, означавшим принадлежность к гаражу правительства области.

Странно, почему все эти воспоминания нахлынули именно сейчас? Наташа даже привстала на подушках, прислушиваясь к себе. Была ли причиной этого просветления необычная и, очень хочется верить, благотворная травма, «включившая» вдруг умиравшие области мозга, или отсутствие постоянных изматывающих болей, позволивших спокойно подумать о жизни — кто знает?

Наталью не оставляло предчувствие того, что скоро, совсем скоро с ней произойдет нечто необычное. И это случилось в конце первой недели после «троллейбусного приключения». Наталья лежала с закрытыми глазами, но не спала, с удивлением понимая, что пытается думать о множестве вещей сразу. В голову приходили мысли о сестре и ее дочери, о работе, пусть не любимой, но привычной, о тревожных и радостных перспективах возможного (пусть будет пока «возможного») выздоровления, о не очень приятных лечебных процедурах и лекарствах, которыми ее пичкали, о немногочисленных друзьях, о бывшем муже, об Атанове. Мозг работал не просто хорошо, а горячечно быстро, буквально пожирая информацию, как пожирает пищу молодая, здоровая и не кормленная три дня овчарка. А если пищи не хватало, то мозг добирал недостающее из глубин подсознания.