– Что такой радостный? – усмехнулся Нечаев. – Двойную порцию котлет отхватил?

– Почти, – отозвался Дима, усаживаясь за свой стол. – Дашку Орлову встретил в кафетерии. Хорошая баба. Жаль, что замужем. Я бы приударил за ней, будь она свободна.

– Смотри, – хмыкнул Андрей, – муж ее тебе так приударит. Я слышал, что он у нее борьбой занимается.

– Да это я так, – положил Дима на стол мобильный и, введя пароль на компьютере, вошел в систему. – Хороший просто человек. Нравятся мне такие.

– Что есть, то есть, – согласился Андрей.

– Представляешь, она мне сказала, что Скворцова сегодня утром заявление написала, – проговорил Дима между делом. – Уволилась. Вроде даже без отработки отпустили.

– Подожди… Как это уволилась? – в недоумении переспросил Нечаев. – Она разве собиралась?

– Не знаю, – ответил Дима, посмотрев на него. – Она же скрытная, кто ее поймет. Даша сказала, что для нее это стало неожиданностью, а уж что там Скворцова – собиралась или нет, – только самой ей известно.

– Ничего себе. – Такого поворота Андрей не ожидал.

Аня пришла в компанию около года назад, сразу после окончания института. Конечно, она говорила о том, что хотела бы получить должность повыше, но об увольнении речи не шло. Скорее, она понимала, что пока ей нужно набраться опыта, а там и о повышении можно говорить, тем более что начальство ее всегда хвалило: ответственная, аккуратная, серьезно относящаяся к работе.

– И как она свое увольнение объяснила?

– Никак. – Дима развернул окошко браузера и, увидев непрочитанное письмо, открыл его. – Просто попросила, чтобы ее без отработки отпустили. По крайней мере, мне Орлова так сказала.

– Ясно, – угрюмо отозвался Нечаев.

Весь остаток дня Андрей был молчаливым и раздражительным. Хмурился, отвечал только по делу и вообще пребывал не в лучшем расположении духа. Даже на обед отправился без особого желания, скорее так, потому что время пришло, да и голод выбраться из кабинета заставил. В кафетерии уселся за дальний столик, съел салат, а затем долго цедил черный кофе без сахара. Некстати вспомнилось, как они ходили обедать вместе с Анькой… Иногда она ела, как нормальный человек, а иногда брала какой-нибудь супчик с ржаными гренками и травяной чай. И гренки зачастую грызла как раз с чаем. Дико смущалась, когда он обращал на это внимание, но хрустеть не переставала. А еще она терялась, когда он платил за них обоих. Особенно по первости.

Андрею странно было осознавать, что теперь даже возможности увидеть ее у него не будет. То вроде бы вот она, тут, рядом, можно в любой момент зайти, убедиться, что жива, здорова, а теперь что? Вот и поговорили, сходили развеяться… Вроде бы проблема сама собой решилась: нет человека – нет проблемы, только на душе легче не стало. На сердце кошки скребли, а память все не унималась, подбрасывала воспоминания: взгляды, фразы, мгновения…

Еще утром Андрей собирался задержаться в офисе, чтобы решить накопившиеся дела, вечером же планы его кардинально поменялись. Хотелось быстрее очутиться дома, подальше от рабочей кутерьмы. Настроение его по-прежнему оставалось мрачным, так что смысла угнетать своим недовольным фейсом окружающих он не видел – Дима-то был точно не виноват в его проблемах. Это раньше гонцу, принесшему плохие вести, чуть ли не голову отрубали, а сейчас времена изменились.

И, надо сказать, Андрей был благодарен сослуживцу уже за то, что тот не донимал его расспросами. Конечно же, Донцов был в курсе, что между ним и Аней Скворцовой что-то есть, но не лез. В коллективе в принципе трудно такое скрыть, да и не особо они с Аней пытались. Напоказ не выставляли, но и по углам не прятались. Дима был в принципе не любитель собирать сплетни, а потому разумно молчал. Хотя Андрей не сомневался, что об их разрыве доложить ему уже успели.

– Ты домой? – заметив, что Андрей взял из шкафа пиджак, поинтересовался Донцов.

– Да, – Андрей кивнул. – С основным я закончил, а мелочевка до завтра подождет.

– Ну и правильно. Я бы тоже смотался к лешему, но нужно отчет закончить, иначе начальство три шкуры спустит.

– Скорее, оно с тебя премию спустит, – усмехнулся Нечаев, надевая пиджак.

– Что, заметь, еще хуже, – согласился Дима. – А, погоди, – он открыл ящик стола и, покопавшись, вытащил небольшой флакончик, – вот, у меня маркер под шкаф залетел, когда ты на обеде был. Стал доставать, а тут это. Может, знаешь, чьи?

Андрей подошел к столу и, взяв флакончик, прочитал название. Необходимости вдыхать аромат не было – он и так прекрасно знал, кому принадлежит данная вещь, но все равно, не отдавая себе отчета, снял серебристый колпачок и поднес пузырек к носу. Сразу же подумалось, что когда этот аромат смешивается с ее собственным запахом, вдыхать его становится куда приятнее. Запах… ничто так сильно не будоражит память, как запах.

Молча он закрыл флакончик и сунул в карман. Представится ли возможность вернуть его хозяйке, Андрей не знал, но понимал, что оставить все, как есть, он права не имеет, да и не хочет делать этого.

Положив руки на белый подоконник, Аня наблюдала за тонкими струйками воды, катящимися по стеклу. Дождь зарядил с самого утра и, судя по всему, прекращаться не собирался: небо висело серое, низкое, никакого просвета видно не было. Такую погоду Аня не любила: если ливень, то ливень, если ясно, то ясно, а тут… Она думала о том, что теперь придется начинать все с начала. Хоть как-то налаженная жизнь рухнула, словно карточный домик; неумелые швы, которыми кое-как была залатана ее душа, разошлись, и теперь полусгнившие нитки воспоминаний торчали во все стороны. Ко всему прочему прибавились еще чувства к мужчине, которому ни она сама, ни ее любовь не сдались и задаром. Неприглядное существо, куча проблем прилагается. Аня мысленно поставила на себе клеймо и поджала губы. Мужчинам не нравятся такие, как она, – она это понимала. Они любят живых, незакомплексованных девушек, женщин, с которыми можно чувствовать себя свободно. А она что? Она сама с собой себя свободной не чувствует, не то что еще о ком-то говорить. Легкий ветер, ворвавшийся в открытую форточку, принес прохладу и запах дождя. Не так уж плохо… Можно вполне твердо обосновать свое нежелание выходить на улицу. Вряд ли Паша поверит, но это уже не важно. На улицу и правда выходить не хотелось, вообще ничего не хотелось. Аня чувствовала вокруг себя какой-то необъяснимый вакуум: мысли, ощущения – все это растворялось и одновременно давило. Нити были оборваны, и она понимала, что это правильно: какой толк травить себе душу, сталкиваясь с тем, кому ты не нужна и ловя на себе его взгляды. Все закончилось. Стоило Ане подумать о том, что Андрея она, скорее всего, больше никогда в жизни не увидит, глаза ее сами собой затягивались влажной пеленой, а сердце превращалось в болезненный комок. Как и прежде, злости не было, она чувствовала только сожаление, грусть, боль и еще тоску по тому, чего так и не случилось.

Брату про свое увольнение она сообщила еще вечером. Ставя на стол наполненную вчерашними макаронами тарелку, без предварительных подводок произнесла «я ушла с работы» и взялась за кастрюльку с сосисками. В глаза Паше не смотрела: было страшно, что он сможет сломить ее тоненькую скорлупку видимого спокойствия. К чему слезы? Она и так уже выплакала больше, чем ему стоило видеть. Он долго тыкал вилкой в макароны, разгоняя их к краям тарелки, и молчал. И Аня тоже молчала. Она не надеялась, что брат воспримет эту новость как нечто само собой разумеющееся, но про себя молилась, чтобы за ее сообщением не последовало долгих разговоров. Они все равно никуда бы не привели. Когда короткая стрелка настенных часов остановилась на цифре X, а длинная на VII, Паша, дожевав первую из двух сосисок, повернулся к сестре.