Во всей в этой мешанине фамилий и национальностей, безусловно, коренился тот презрительно-недоверчивый тон, которым Зотик пересказывал передовицы. Я думаю, Ивик стал врагом советской власти с малолетства, задолго до меня.

Вот так и поэтому Зотов стал моим первым кентом и подельником, и еще потому, что никого рядом и вокруг не оказалось, чтобы политикой интересовался, но не все одобрял и мог упереться.

Никого рядом не было, а стать лидером, главой, императором, деспотом, вождем, протектором, диктатором и тираном или хоть генеральным секретарем, но лучше всего Чингизханом, Кощеем, обязательно Бессмертным, — неудержимо хотелось.

Я был патриотом. В тогдашнем смысле, но оголтелым. Коммунизм — это наше все! К Ленину у меня были претензии — ну вот революцию состряпал, а сам умер. Смертный бог. Второй сорт. Боги не умирают. А тут еще прямо при мне второй бог умер. Жуть. Никакой теории я не знал, но газеты прочитывал. Знал «Правду». Ну, вы понимаете.

Холодная война! Вокруг оплота мира, справедливости, демократии и прогресса — слов не хватает, первой в мире страны победившего пролетариата, первой страны, строившей у всех на виду коммунизм — светлое и неотвратимое будущее для всего человечества, сплотились и оскалились все акулы, гиены и шакалы мирового империализма и обскурантизма. Не уверен, что с биологической точки зрения это звучит верно, но пропаганда захлебывалась.

Я был просоветским патриотом и активистом. Во все входил, всегда выступал и вносил предложения. Едва ли меня любили в классе, но дружить со мной было как бы почетно, я слыл умницей. Через много лет некоторые из моих соучеников иногда из параллельных классов на мой неделикатный вопрос: «Как меня воспринимали тогда, до моего ареста?» — отвечали приблизительно так:

— Родос? Из «Б»? Шибко умный.

Или другой вариант:

— Слишком много знает.

Мы жили за «железным занавесом». Всякие свободные радио я не слушал, во всех газетах писали одно и то же. В кинотеатрах перед сеансом показывали журналы, чаще всего «Новости дня» пятимесячной давности, исключительно однообразные. Никаких бед, землетрясений, преступлений, даже уличных происшествий. Только собрания по всяким прогрессивным поводам, знамена, аплодисменты, дружное поднятие рук. Постоянно вводили какие-то очереди каких-то огромных, самых больших в мире, объектов. Не объявляя, сколько их там вообще, этих очередей. В общем, было ясно, что, пока там голодают и бедствуют, у нас все самое лучшее и его много. Во всем мире нам исступленно завидуют, поэтому надо держать границы на запоре, а то сметут. А враги, лютые вражища, видя, что им нас нипочем не одолеть, засылают шпионов и диверсантов, чтобы сбить нас с пути, остановить наш стремительный ход или хотя бы разузнать секреты нашего необоримого могущества. В одном из выпусков «Новостей» врезался в память сюжет про сталевара. Герой труда, замечательный человек, передовик и ударник. Сюжет заканчивался так: комсомольским голосом ведущая огласила:

— Властелином огненных рек называют Ивана Петровича друзья по цеху.

— Эй, — так и кричат, — властелин, мать твою, огненных рек, третьим будешь?

Мы жили в густом тумане сплошной лжи, преднамеренной дезинформации. Не всем, далеко не всем, но зато очень хотелось высунуть голову из этого царства кромешной клеветы, невежества и абсурда.

Еще был киножурнал «За рубежом», тоже исключительно предсказуемый. Появлялась надпись, например: «Франция», и я громко на весь зал объявлял: докеры Марселя бастуют… Япония: огромная волна цунами затопила… Дания: народный танец… Польша: строители завершили пятую очередь гигантской… США: сорван план кабального договора воротил бизнеса с профсоюзом транспортных рабочих… Италия: миллионы туристов… Болгария: небывалый урожай…

Иной раз я так часто подряд угадывал, что кто-то начинал аплодировать.

Знакомая картина: худенький, закомплексованный паренек, мечтающий не просто о мировой славе, а о мировом господстве. Предложили бы мне тогда звание маршала или академика, я бы с брезгливостью отказался. Прав бард Щербаков, когда сочинял обо мне: «Да что он может, слабонервный, по физкультуре не отличник?» Читать, мечтать.

О счастье всех людей, но только в виде мелкой сдачи за собственное величие.

Стать главным и первым можно, конечно, и в общей очереди, когда весь мир убедится, что лучше меня не найти. По уму (раз), благородству (два) и величию замыслов (три). Думать о себе хорошо, возвышенно, восторженно — не только пальцев, но, пожалуй, и всего натурального ряда чисел не хватит. Континуум преимуществ. Но это долго ждать. Претендентов и преград много.

И то. Так может случиться, что уже стариком вырастешь, уже двадцать лет, может, исполнится, а я все еще никакой не начальник — дохлое дело. Я думаю, из таких же соображений произрастала и ленинская нетерпеливость.

Ленин был великим теоретиком, вообще гениальным со всех сторон человеком, но честолюбия у него было еще больше. Теоретически-то он понимал, что нужно ждать предсказанных Марксом социальных предпосылок. Но мало ли когда они дозреют, жизнь коротка, и, быть может, не успеешь, а стать президентом земли, чтобы памятники при жизни ставили, города переименовывали, остро не терпелось. Это его нетерпение и залило страну кровью, как многие и предсказывали.

Создание партии

Пора возвращаться к тому, что в неполных тринадцать лет я полностью был согласен с Ильичом: пора заводить «Аврору» в Москва-реку и шарахать холостым по Кремлю, а то состариться можно, а так начальником человечества и не успеешь стать. Революция (по нашему с ним мнению) и проще, и надежнее. Так что цель создания партии в коротких словах: прийти к власти посредством революции.

Но для истории, я чувствовал, было нужно какое-то теоретическое обоснование, чтобы не только всем, но и несогласным идиотам стало ясно: без меня никуда, а со мной — удача.

События развивались так. Не дождавшись достижения возраста вступления в комсомол, встретились мы вечерком после школы с Зо-тиком, дедушка как раз в этот день у меня умер, не так давно Сталин, надо было как-то развеяться, и я ему говорю:

— Давай, как Маркс с Энгельсом, как Ильф с Петровым, Троцкий с Бухариным, Хрущев с Булганиным, но лучше всего — как Ленин со Сталиным, создадим что-нибудь величаво-историческое и прославимся во веки веков. Аминь.

На том и сошлись.

На специальной бумажке я намалял предложение о названии родной партии в виде любого набора из слов: прогрессивная, народная, общая, общенародная, всеобщая, наша, рабочая, пролетарская, патриотическая (партия патриотов), трудовая, левая, демократическая, основная, идеологическая, свободная, русская, российская, славянская, революционная, либеральная, радикальная, кардинальная, республиканская… Ничего про религию.

Показал подредактированный мной устав ВЛКСМ как то ли программу, то ли устав этой партии. Предложил я подумать над кандидатурами остальных членов ЦК,