обидеться и оскорбиться просто из-за упоминания (или не упоминания). Они своего разрешения не давали. Да и не живых. Тут много этики. Я сам всю жизнь жил под чудовищным прессом собственной фамилии, не хочу, чтобы в кого бы то ни было по моей вине пальцем тыкали. Не наше, не людское это дело — судить других, тем более подставлять под суд и осуждение. Но, конечно, если человек хороший, чего бы это не отметить, письменно не поблагодарить.

И даже тут…

А вдруг это его, этого хорошего человека, сквозь мою похвалу и благодарность очернит сам факт его знакомства со мной, сыном моего отца.

И… (может, надо об этом позже, в конце? А вдруг забуду? Скажу сейчас). Из тех моих знакомых, кто знал.

Кто знал, что я сын моего отца, никто от меня с брезгливостью или презрением не отвернулся и, более того, никак не продемонстрировал в дальнейшем общении ничего плохого.

Ну… разве что вот это…

Здесь, в Америке, наш семейный, едва ли не лучший, едва ли не единственный друг, сам, между прочим, двоюродный брат достойного человека, всероссийски очень положительно знаменитого. Назовем его Гарик. Мы с ним о моем папе никогда не говорили, и он как бы не знает, но однажды в разговоре о сыне Хрущева, нашем общем знакомом, он тоже здесь в нашем штате живет, глядя на меня, со значением сказал:

— Сын такого отца порядочным человеком быть не может…

Политическая деятельность

Заметно, как я люблю любые, не обязательно лирические, отступления, как бы остерегаюсь снова к тексту вернуться. Это правда. Страшит меня дальнейший текст. Я и в баню-то голым не люблю, а душу выворачивать…

И, признавшись, я начну рассказывать о собственной антисоветской деятельности. Это нужно понять как некое любительское ребяческое действие на фоне постоянного пресса жизни тех лет.

Знаменитые политические заключенные, народные и заслуженные диссиденты вспоминают, как замечательно стойко и остроумно они вели себя на следствиях. Как замучивали своей идейной правотой тупоумных следователей, которые напрасно силились добиться чего-то от героев, да не на тех нарвались, палачи проклятые.

К сожалению, без вранья мне не удастся похвастаться никаким таким личным малолетним геройством.

Меня даже не повесили.

…Записная книжка очень упростила жизнь следствию.

Хорошую услугу вооруженному отряду партии сослужил партийный ветеран своим подарком. Но и я — политический осел малолетний: съедал бы написанное для конспирации, меньше бы чесалось писать. Так что к государственному лозунгу: «Болтун — находка для шпиона» своим личным примером я могу противопоставить встречную максиму: «Графоман — находка для ЧК».

С тех времен я и пошел впредь по устной линии.

Сначала мы договорились, что у нас будет отныне альтернативная, вторая в стране партия. Партия из двоих. Партия на двоих. Не политика, а шахматная партия. Пришлось кое-кого из друзей оповестить и привлечь. Зотик пригласил Виталика П. и Юру К. из нашего класса, с которыми он и до того дружил, а я — Валька Довгаря и Юру Е. из параллельного «А».

Среди прочих школьных будней по политическим мотивам мы собирались едва ли не каждый месяц. Из конспиративных соображений никогда не полным партийным составом, не сразу все шесть человек, а то по два, то по три.

Наша антисоветская деятельность состояла в том, что мы, как могли, костерили наше родное правительство. Однообразно матерно обзывали каждый очередной потуг интеллектуальных паралитиков, коллекционировали анекдоты про них, курили первые сигареты. Еще не пили.

Очень много и грубо говорили мои однопартийны о замораживании выплат по займам. Именно по этим денежным вопросам я говорить стеснялся. Зато с каким ликованием мы восприняли их внутреннюю вражду, какие золотые словеса мы рассыпали вдоль и поперек всех участников июньского пленума, включая «примкнувшего к ним Шепилова», ждали публичных покаяний и не вслух рассчитывали на освободившиеся места.

Моя блатная школа

Когда я был в восьмом классе, всю нашу школу, всех старших, послали, как всегда, в колхоз, в закрепленный за нами Зуйский район. В деревне, где нас, более двухсот почти уже взрослых людей, разместили-расселили, была школа, там мы и спали, но клуба, кино, танцев — не было. И наши ребята из самых взрослых иногда ходили километра за два за три в соседнюю головную деревню (кажется, село Ароматное) танцевать и кино смотреть. Я не ходил.

Наши городские у деревенских девушек были в почете, поэтому деревенские парни однажды, сговорившись, решили городских поймать и отмутузить. Поймать — поймали. Это легко, из клуба один выход, они там и поджидали. Окружили у стены клуба, прижали. Наших было человек двадцать, они заняли круговую оборону и приготовились умереть за правду за матку.

Руководил обороной довольно крутой, хотя и молодой еще хулиган, один из самых главных в нашей школе и лучший бегун на сто метров, десятиклассник Борис И. Он ребят расставил, каждому сказал роль и позицию и выбрал гонца. В окружение попал и единственный мой соученик, мой однопартиен названный здесь Виталием. В те времена он был самым большим в классе пареньком, а выглядел гигантом. Через тридцать-сорок лет мне соученики из параллельных классов напоминали:

— А помнишь, в вашем классе учился такой несообразно огромный парень…

Он и на суде выглядел намного крупнее всех. Как-то Виталик познакомил меня со своим отцом-офицером, и я поразился, какой у него маленький хрупкий папаша. Потом, через много лет, я встречал Виталика, уже питерца (тогда ленинградца), инженера. Он был выше меня, но на чуть-чуть всего, не только не огромный, а пониже среднего. Просто рано созрел. Я таких много встречал. По тем временам Виталик был одним из лучших в школе стайеров, в городских эстафетах именно его ставили на самый длинный этап. К тому же Виталик был трусоват. Короче, выбор пал на него. Борис дал ему инструкцию, с большими парнями произвел отвлекающий маневр, а Виталику обеспечил коридор и уже вдогонку крикнул:

— Дуй, Виталя, подними наших.

И Виталик вдул!

На стометровке его еще могли догнать, но после двухсот прекратили бесполезную погоню, в деревнях таких бегунов не водилось. Виталик ворвался в нашу деревню и так орал, что единовременно проснулись и выскочили все. Рота, тренированная боевая рота. У многих опыт уличных драк, человек у пятидесяти спортивные разряды, в том числе по боксу, борьбе и входившему в моду самбо. И понеслись, на ходу выворачивая колья, подбирая палки, дрыняки, оглобли.

Я тоже выломал кол и, как мог, все два километра бежал.

К этому времени пойманные без каких-либо