Когда Никита вновь высунулся из укрытия, быкун стоял на прежнем месте и водил мордой из стороны в сторону, внимательно наблюдая за синеватым меховым облачком в виде хвоста. Существо (или аномалия – ученые так и не определились) звалось «котом Шредингера» и вело себя как типичный представитель породы кошачьих, то есть развлекалось.

Никита вздохнул. Собственно, на появлении этой твари наблюдение можно было сворачивать. «Кот Шредингера» – дрянь приставучая и вполне могла переключиться на него самого. Никита и в повседневной жизни к кошкам относился с прохладцей, а уж в Зоне – особенно. Тем более к таким «кошкам», которых ни отпугнуть, ни отвадить каким-то образом, ни даже просто пристрелить не выходит.

– Зато тебе тоже не обломилось, – сказал он, обращаясь к «пирамидке», словно к живому существу. Голос прозвучал странно низко и самому Никите показался чужим, а «пирамидка», словно поняв человеческие слова, плавно поплыла обратно к «иллюзу», колыхаясь под напором неощутимого ветра.

До «дыры», как называли они с Димом тайную брешь в стене, Никита дошел без приключений. Если, конечно, не считать за таковое аномалию «круг огня», в которую он едва не угодил. Остановился почти у самой границы от ощущения, словно кто-то невидимый в грудь кулаком ткнул и за плечо придержал: может, горячим воздухом дунуло, а может, мутация о себе напомнила.

Дим утверждал, будто все сталкеры (не только легендарные, но и просто давно посещающие Периметр) рано или поздно начинают ощущать Зону – обретают нечто вроде восьмого чувства. У Никиты (как утверждал все тот же Дим) это восьмое чувство имелось изначально – возникло вместе с мутацией, – ему лишь следовало научиться пользоваться им.

На асфальте возле «дыры» валялся на боку «КамАЗ». Выглядел он новеньким – словно только-только с завода – и чистым, как после мойки. А вдобавок ко всему у него горели фары. Свет был белесым, если в кабину никто не лез, если же живущий в кабине хмырь съедал любопытного сталкера или неосторожного мутанта, освещение сменялось красным.

Сейчас все обещало быть спокойным, но Никита все равно выждал несколько минут, прежде чем нырнуть в проход. И уже там – в темноте, холоде и сырости – он услышал странный стук. В реальном, человеческом, мире он показался бы вполне обыденным. Так выстукивает дорогу слепой по асфальту своей тростью, бьет мальчишка пластиковым совочком по деревянной горке, цокает каблук с отвалившейся набойкой по плитке. Однако, расслышав его за спиной в давно потерянной для людей, захваченной Зоной Москве, Никита испугался до икоты.

Дим просил его соблюдать осторожность и никогда не вылезать из «дыры», не убедившись в том, что рядом никого нет. Какой там! Никита не просто выбрался, он вылетел из нее, как пробка из бутылки шампанского, если ту предварительно нагреть и потрясти.

Раздался громкий плеск, Никита провалился в лужу чуть ли не по щиколотку и зашипел, ругаясь сквозь зубы. Высокий полусапог армейского образца мог бы выдержать испытание и посерьезнее, но от разнесшегося по тоннелю звука Никиту передернуло. Он даже обернулся с четкой мыслью бежать обратно. Даже стало интересно, что сказал бы Дим, поступи он именно так.

Некоторое время Никита смотрел на черную дыру позади. Там тоже могло оказаться небезопасно, но внутренний голос буквально орал, что идти дальше – смерти подобно. Все лучше – только не вперед.

Никита сделал два неуверенных шага обратно, но потом мотнул головой и продолжил путь, коря себя на чем свет стоит. Как объяснить неожиданно завладевшую им паранойю – было неясно. Да, ему здесь не нравилось, но не до истерики же.

«Что со мной происходит, в конце концов? – думал он и не находил ответа. Пусть он никогда не обладал отвагой и излишним любопытством, но и трусом не являлся. – Нервы в последнее время ни к черту, раз в знакомое до мельчайших подробностей, изученное, словно второй дом, убежище я пробираюсь, будто на вражескую территорию».

Под убеждениями, размышлениями и обещаниями того, что все обойдется, страх притупился, но не отступил совсем, зато Никита наконец-то разозлился: на Дима, устроившего их логово в столь пугающем месте, на себя, на Зону, зачем-то захватившую Москву, и на жизнь вообще. Причем злиться на последнюю казалось глупее всего, поскольку ничего менять Никита не хотел – притерпелся. Да и устраивало его практически все.

Наконец он дошагал до металлической двери. Она гарантированно оказалась заперта, рядом жужжал исправный распознаватель отпечатков пальцев с коробочкой клавиш, подсвеченных красными и зелеными лампочками. Случись что-нибудь плохое, горела бы однотонная оранжевая подсветка.

Однажды их уже пытались взломать: какая-то местечковая банда – ничего неординарного, местная шелупонь, гопники. Самому старшему из них оказалось едва за двадцать. Наиболее молодой член банды только-только отпраздновал девятилетие. Они решили, будто за дверью скрывается офис, а в нем – немалые деньги. Прибежали с битами, погромили муляжи камер и распознаватель, но внутрь не проникли.

Конечно, убежищем мог заинтересоваться некто более умный и влиятельный, подговоривший малышню совершить налет, но на этот случай Дим разработал несколько планов эвакуации и обороны и уж точно дал бы Никите знать. Нет. Однозначно никто посторонний в убежище не проникал. Во всяком случае, через дверь.

На этой мысли Никита усмехнулся.

– А как еще? Не из унитаза же вылез, – проговорил он вслух и, постучав по двери, добавил: – Дим, это я, пока шел, всякие страшилки навыдумывал, не обращай внимания.

Ответом служила тишина, но она не настораживала. Дим терпеть не мог трепаться ни по телефону, ни по скайпу, ни по домофону, ни еще как-нибудь удаленно, вот в живую – сколько угодно.

Никита приложил к полоске сканера большой палец, набирая другой рукой комбинацию из шестнадцати цифр. Подтверждение отпечатка и код должны были поступить в компьютер одновременно, иначе попытка не засчитывалась, и приходилось ждать три минуты, прежде чем повторить.

– Все-таки ты чертов параноик, Дим, – прошептал Никита, гипнотизируя красную лампочку, подсвечивающую клавишу с изображением ключа. – Что не так? Вот что я снова не так сделал, а?

Словно вняв его словам, лампочка потухла. Раздался характерный щелчок – это открылся основной замок. Еще через пару секунд послышались более глухие звуки – отпирались вспомогательные запоры.

– Аллилуйя, – вздохнул Никита, открывая дверь и шагая через порог. Он хотел прибавить еще какую-нибудь фразу, подходящую случаю, но застыл, глядя на лежащее практически под ногами тело. В том, что Дим мертв, он не сомневался ни минуты: раненые люди, находящиеся без сознания, так же как и животные, не бывают настолько расслабленными, в них все равно присутствует жизнь, мышечный тонус, и только трупы более всего напоминают брошенных тряпичных кукол или мешки, набитые ватой.

Первые мгновения Никита ничего не чувствовал, потом в нос ударил отвратительный запах. Во время физической кончины все мышцы тела расслабляются, и те, о которых не принято упоминать, – тоже. Дим лежал ничком в луже собственной крови, кажущейся неестественно алой, слишком яркой, вызывающей, и в собственных же нечистотах.