Вронский изобразил на лице гримасу искреннего сочувствия, Ворон тяжело вздохнул, глянул на потолок, обнаружил на нем трещину и вздохнул еще раз. Он не знал, какими правдами и неправдами Шувалов заманил на работу этого молодого человека одного возраста с Дэном и, судя по всему, в разы более амбициозного, но оно того стоило. Насколько Ворон помнил, Вронский приходился племянником кому-то из сотрудников и устроился в морг ради того, чтобы вжиться в образ перед съемками. Профессиональный актер, да еще и соответствующей внешности, которую принято называть модельной, и вновь здесь – в обычно пустующем морге Института Изучения Зоны, в просторечье ИИЗ, – нонсенс и анекдот одновременно.

– Я не думал встретить вас снова… м-м… Анатолий, если не ошибаюсь? – заметил Ворон.

Часы над второй, стеклянной дверью, за которой скрывался длинный узкий коридор, пробили семь. Ворон приехал в ИИЗ в такую рань с намерением разнести по камешку не только сам морг, но и основное здание. Ради разнообразия он даже собирался припомнить о том, что не является штатным сотрудником – всего лишь консультирует и выполняет разовые контракты. Однако кричать на Вронского не выходило совершенно. Мальчишка безупречно играл роль аристократа на службе и сносил любую грубость с улыбкой и смиренным выражением лица. Выглядеть хамоватой сволочью и грубияном в его присутствии у Ворона не получалось, а ведь обычно ему было плевать на мнение окружающих с Останкинской телебашни. Он невольно включался в навязываемую ему игру и получал от нее некое извращенное удовольствие.

– Если вас не затруднит, Игорь Николаевич, обращайтесь ко мне по фамилии, – попросил Вронский. В принципе Ворон так и делал обычно, но не выказать свое неудовольствие хотя бы в такой форме попросту не сумел.

– Только если вы, Анатолий, в свою очередь прекратите поминать всуе мое настоящее имя и вспомните принятое в этих стенах, – холодно и столь же вежливо парировал он и довольно усмехнулся. Один-один. Называть его сталкерской кличкой Вронский отчего-то не мог категорически и постоянно запинался, то ли пробуя вставить обращение «господин», то ли «сталкер». Первое выглядело по-дурацки, второе отдавало американизмом, нечто третье не подходило по определению.

– Хорошо… Ворон, – сказал Вронский, отступив, развернулся и прошел к стеклянной двери, – я провожу вас.

Закрывать входную дверь он предоставил гостю. Ворон усмехнулся, щелкнул задвижкой замка и поспешил догнать Вронского, который довольно быстро пошел по коридору в направлении холодильника и опередил его уже шагов на десять.

Серые стены, лампы холодного искусственного света, эхо, подхватывающее отзвуки шагов. Все морги, в которых бывал Ворон, оказывались похожими один на другой и одновременно – на декорации к средненькому фильму ужасов. Слишком чисто и стерильно здесь было, подчеркнуто искусственно и не живо, неправильно и словно уже не принадлежало реальному миру. Возможно, так и должно выглядеть место, имеющее прямое отношение к смерти, но мириться с этим не получалось и не хотелось.

– Ниши прорубили бы и цветы поставили бы, что ли, – пробормотал Ворон себе под нос. – В кадках.

– Извините?

– Мысли вслух, – поморщился Ворон. – Господин Вронский, мне не хотелось бы показаться бестактным, но позвольте вопрос: вас выгнали с киностудии или из театра? Почему мы вновь встречаемся в месте, подобном этому?

– Здесь удивительно спокойно, – не оборачиваясь, произнес тот, – роли запоминаются в разы проще, к тому же работы не так уж много, я просто сижу за столом и встречаю гостей. Вчера привезли первое тело за три с половиной месяца.

– И как впечатления? Вы видели его?

– Странные. – Вронский пожал плечами. – Я ведь уже наблюдал убитых людей. Тех же белых сталкеров, помните?

– Разумеется. И?..

– Василий Семенович утверждал, будто убитый являлся сталкером-нелегалом, но он… не знаю, не походит на обычных ходоков в Зону… я не специалист, не технарь и не медик, мне сложно объяснить.

– Попробуйте.

– Когда я увидел тело, у меня почему-то создалось впечатление, как у Гамлета при встрече с призраком отца.

Ворон криво усмехнулся и тотчас одернул себя, благо Вронский по-прежнему не оборачивался и не мог увидеть гримасы.

– Признаться, заинтриговали. За все время нашего знакомства я впервые слышу от вас столь эмоциональный ответ.

– Не принимайте мои слова слишком серьезно. Вы вполне можете посчитать случай заурядным, – губы Вронского украсила тонкая улыбка, – тем более ничего особенного в методе убийства нет. Я актер и привык изъясняться образно, только и всего, а здесь и вовсе исполняю роль привратника, встречающего посетителей, вне зависимости от того, к какому миру они принадлежат.

– Да-да, – покивал Ворон, – иной раз очень нервных посетителей вроде меня. У Василия Семеновича кишка тонка встретиться со мной самому?

– Он ждет в зале.

Шувалов действительно оказался там: сидел за столом Вронского и прихлебывал чай из большой красной кружки с надписью «Босс». В окружении разнообразных оттенков серого кружка смотрелась вызывающе ярко. Кроме толстой серебристой папки, сдвинутой на угол, и настольной лампы стального цвета на подвижной ножке-штативе, столешница была пуста и практически хирургически чиста, не считая того места, куда Шувалов ставил свою кружку.

Когда Вронский увидел круглые чайные потеки, то побледнел и застыл, глотнув воздух ртом. Ворон мысленно рассмеялся, почувствовав себя почти отомщенным.

– Игорь, здравствуй, я уже час тебя жду. – Шувалов поднялся со стула и протянул широкую ладонь.

Рукопожатие показалось Ворону слегка неуверенным, но он не стал заострять на этом внимания: в конце концов, он скоро все узнает.

– Пойдем, все сам увидишь, – сказал Шувалов и, вернувшись к столу, забрал с собой кружку.

Стоило ему отойти, Вронский немедленно бросился на свое место, достал из верхнего ящика упаковку влажных салфеток и занялся приведением столешницы в идеальное состояние.

– Эх, молодость-молодость, – сказал Шувалов, бросая на Вронского ехидный взгляд. – Извини за ранний звонок.

– Это зависит от повода, – отстраненно заметил Ворон. – Даже не представляю, что почувствовал бы, если б не обнаружил вас здесь.

Он вовсе не рассчитывал напугать, холодно-вежливый тон выбрал скорее по инерции, нежели намеренно, но Шувалов посмотрел удивленно и заметно напрягся.

– Я сильно извиняюсь за ранний звонок, – повторил он, – но уверен, когда ты узнаешь причину, то сразу поймешь мое состояние. Я почти не спал!

– Взаимно. Я лег в три, – сказал Ворон, все же выходя из себя. – И теперь весь внимание. Что за переполох и какого черта я не мог взять с собой Дениса?

Он терпеть не мог разбитого сна. Сколько Ворон себя помнил, ему проще было не ложиться вовсе, нежели, как советовали особо умные доброхоты, прилечь минуточек на тридцать, а затем встать совсем другим человеком. У «совсем другого человека» раскалывалась голова каждый раз, когда он не отводил сну минимум четыре-пять часов в сутки, и сейчас его состояние не казалось лучше, несмотря на три таблетки анальгина.