он и взглядом призвал Семена Федоровича утихомирить своего брата Ивана Бельского. — Созываю экстренное заседание через три недели после сороковин государя нашего Василия Ивановича. Ко времени сему все вы должны будете привести свои доводы и аргументы. А покуда толковать нечего — разойдись! — повелел он на правах председателя Думы.

Бояре неохотно начали расходиться, испепеляя друг друга ненавистными взглядами.

Михаил Глинский и Иван Телепнев-Оболенский поспешили к правительнице — совещаться, как им укрепить свои позиции перед предстоящим заседанием.

В зале остались только стражники и несколько дьяков, которые собирали разбросанные в пылу спора бумаги и оружие.

А над Москвой сгущались тучи, предвещая неспокойные времена.

Когда Василий Шуйский и Семен Бельский покидали Кремль, они лишь мельком взглянули друг на друга. Однако уже через час Василий Васильевич принимал Семена Федоровича в своем теремном дворце на Юрьевской улице.

Тяжелые занавеси в просторной, богато убранной горнице думного боярина Василия Шуйского, казалось, впитывали в себя последние лучи заходящего солнца. Комната погружалась в полумрак, и только отблески жара из огромной печи плясали на суровом лице старого князя. Василий Васильевич, согбенный годами и политическими бурями, сидел в кресле, взгляд его был устремлен в никуда, словно он пытался разглядеть в сумраке грядущие события.

Его лицо с резкими, будто выточенными чертами, дышало той суровой властностью, какая свойственна бывалым дельцам, не раз проверявшим на прочность свою удачу. Глаза у него были посажены глубоко, как у человека, привыкшего всматриваться в суть вещей; они пронизывали собеседника насквозь, ничего не оставляя незамеченным. В этих глазах читалась та особая проницательность, которая приходит лишь с годами, прожитыми среди интриг и заговоров. Высокий лоб, покрытый темными волосами с благородной проседью, говорил о многом: о пережитых невзгодах, о бессонных ночах, проведенных в думах о делах государственных. Густая борода, обрамлявшая лицо, придавала его облику ту необходимую строгость и весомость, какая приличествует человеку его положения.

— Ишь, как они вокруг трона вьются, словно мухи на мед! — прорычал князь, нарушая тишину, и голос его звучал хрипло и злобно, как скрежет металла. — Глинский да сей выбритый, на бабу похожий … как его… Телепнев-Оболенский! Совсем литовка ослепла, что ли? В двух шагах узреть не может, кто истинные слуги государевы, а кто — выскочки, лизоблюды!

В углу комнаты тенью притаился князь Семен Бельский. Высокий, сухопарый мужчина с аристократическими чертами лица и горделивой осанкой, он являл собой истинный образ русского дворянина. Темные, чуть тронутые сединой волосы его были аккуратно подстрижены, а небольшая клиновидная бородка оттеняла впалые щеки. В надменном взгляде серых глаз, пронзительно взиравших на окружающих, читалась та властная уверенность, которая свойственна людям, привыкшим повелевать.

Бледное лицо князя почти сливалось с полумраком, и лишь холодный блеск глаз выдавал его присутствие. Он медленно, крадущейся походкой приблизился к Шуйскому.

— Василий Васильевич, гневаться — дело последнее, когда дело касается власти, — прошипел Бельский, его голос был таким же холодным и расчетливым, как и взгляд. — Тут нужны не вопли, а разум и ухищрения. Елена Васильевна — вовсе не простушка. Окружила она себя сими временщиками единственно за тем, что страшится нас с тобой.

Шуйский резко вскинул голову, его глаза сверкнули яростью:

— Боится? Меня ли? Да я ж за сей престол кровь проливал, живота своего не щадя, когда она еще пеленки пачкала! Я — потомок суздальских князей! А кто такой сей Глинский, что он вообще собой представляет!

— Недостойно нам презирать врага, Василий Васильевич, — Бельский усмехнулся, но усмешка эта выглядела безрадостной и какой-то зловещей. — Глинский опытен и хитер, аки старый лис, и, что хуже всего, обладает влиянием на великую княгиню. А влияние, самому тебе известно, — есть власть.

Шуйский тяжело вздохнул, его плечи поникли. Он прекрасно понимал, о чем говорит Бельский, ведь сам нередко прибегал к подобным уловкам.

— Что ты предлагаешь, Семен Федорович? — спросил устало.

Бельский медленно, бесшумно приблизился к печи, и огонь, осветивший его лицо, подчеркнул тонкие губы и острый подбородок. В этот момент он выглядел воплощением хитрости и коварства.

— Нам должно убедить великую княгиню, что сей выбор опасен для нее самой, — произнес он, глядя прямо в огонь. — Убедить не словами, а деяниями. Приневолить ее засомневаться в преданности сих выскочек. Посеять зерно раздора, что прорастет и отравит их союз.

— И как ты оное дело себе представляешь? — нахмурился Шуйский.

— У всякого человека есть уязвимое место, Василий Васильевич, — Бельский повернулся к нему, и в глазах его вспыхнул недобрый огонек. — У всякого… Даже у Елены Васильевны. Надлежит лишь отыскать его и в дело толковое обратить.

Наступила тишина, которую нарушало только легкое потрескивание дров в печи. Шуйский, не произнося ни слова, смотрел на Бельского тяжелым, испытующим взглядом, пытаясь разгадать его замысел. Он знал наверняка, что этот человек готов пойти на все, даже на самые низкие поступки, чтобы достичь поставленной цели. И это его сейчас не на шутку пугало. Однако, с другой стороны, он понимал, что другого пути изменить ситуацию в свою пользу у них нет.

— Хорошо, — наконец произнес Шуйский твердым голосом, несмотря на усталость, подпитываемую изо дня в день болезнью. — Я согласен. Но ежели, Семен Федорович, не отыщем чего убедительного супротив регентши, головы полетят у обоих.

— Риск, Василий Васильевич, — занятие благородное, сколько же раз на ратном поле к нему прибегали в минувшие времена! — усмехнулся Бельский.

— Что правда, то правда, друг мой, Семен Федорович…

Они обменялись взглядами, в которых читалось взаимное недоверие. Оба предвкушали новую бурю политических интриг и кровавых распрей. В этот момент они походили на двух волков, загнанных в угол, но готовых на все, чтобы выжить и сохранить свое место у престола Московского великокняжества. Борьба за власть только начиналась, и ставки в этой напряженной игре были очень высоки. Елена Глинская подозревала, но не знала наверняка, какую опасность представляют эти двое властолюбивых и амбициозных людей. Она полагалась на преданность своих приближенных, но в то же время с тревогой наблюдала, как вокруг нее сплетается сеть лжи и предательства, готовая в любой момент задушить ее, вырвать из рук скипетр.

Ночь опустилась на Москву, окутав ее не только тьмой, но и зловещей тишиной. В этой тишине зарождались планы и замыслы, способные изменить судьбу русского государства. И в этой тишине два боярина, движимые ненавистью и стремлением к власти, готовились к решающей схватке за трон.

Василий Шуйский, потомок суздальских князей, прожил сложную жизнь. Он прошел путь от новгородского воеводы до одного из самых влиятельных вельмож Москвы. На этом пути ему пришлось столкнуться с множеством испытаний и трудностей.