Москва, Кремль, 1534 год

На трон ребенок — вот дела!

Регентша Глинская пришла!

Бояре славят князя, мать,

А Старицкому зло б зачать!

Регентство ей судьба послала,

К рукам большая власть пристала.

В этот знаменательный день, когда трехлетний Иоанн IV впервые вступил на великокняжеский престол, Елена Глинская ощутила, как трепещет ее сердце. Для молодой вдовы великого князя Московского Василия III Ивановича этот момент стал не просто формальным актом — он открыл перед ней путь к безграничной власти. Как мать нового правителя, она получила законное право регентства и теперь в этом статусе могла официально встать во главе государства.

За кулисами Кремлевского дворца шептались представители могущественных боярских родов — Шуйские и Бельские. Каждый из них после смерти Василия III мечтал ухватить власть в свои руки, но теперь их честолюбивые помыслы разбивались о незыблемость закона: любой вызов авторитету матери-регентши означал бы открытый бунт против воли законного государя.

Когда Елена Глинская возвела своего сына на великокняжеский престол, она не только возвысилась над боярами, но и стала для них недосягаемой. Отныне все важнейшие решения принимались от имени малолетнего государя, а реальная власть сосредоточилась в руках его матери — мудрой и решительной Елены Глинской.

В ее взгляде читалась непоколебимая решимость, а в каждом движении — та особенная грация, свойственная человеку, который понимает: власть — это не только привилегия, но и тяжкое бремя ответственности за судьбы миллионов подданных.

После церемонии в Грановитой палате Кремля начался торжественный пир.

На троне под золотой сенью, украшенной драгоценными камнями, восседал маленький Иоанн IV. Его большие глаза внимательно следили за происходящим вокруг. Рядом, за отдельным столом, Елена Глинская внимательно следила за сыном, иногда подсказывая ему, как правильно вести себя на таком важном мероприятии. Она сидела в кресле с высокой спинкой, увенчанной резьбой, между Михаилом Глинским и Иваном Телепневым-Оболенским. Маленький правитель старался держаться достойно, как и подобает будущему государю.

По возвращении в Кремлевский дворец, пока бояре и гости рассаживались за столы, Елена Глинская удалилась в личные покои, чтобы передохнуть от торжественной части церемонии. В опочивальне великая княгиня велела служанкам помочь ей снять тяжелый бриллиантовый кокошник, давивший на голову, и после небольшого отдыха сменила парадное платье на более легкое, но не менее роскошное. Ее волосы теперь были уложены в изящную открытую прическу, украшенную тонкой золотой диадемой. В волосах мерцали драгоценные камни, перекликаясь с жемчугом на шее. Этот наряд создавал удивительное впечатление: казалось, будто сама ночь рассыпала свои звезды в ее волосах, создавая волшебное сияние.

Когда великая княгиня вновь появилась перед гостями, ее преображение вызвало у всех искреннее восхищение. Новый наряд подчеркивал ее природную красоту и царственное достоинство, придавая облику особую грацию и величие.

За столами, уставленными невиданными яствами, собрался весь цвет Московского великокняжества. Отсутствовал только Василий Шуйский: пока не истекли сорок дней со дня кончины княгини Авдотьи, он избегал увеселительных мероприятий и проводил время в своем поместье, вдали от мирской суеты. В эти скорбные дни думный боярин часто пребывал в одиночестве, закрываясь в опочивальне, где все еще сохранялся слабый аромат любимых масел Авдотьи. Слуги с грустью смотрели ему вслед, когда он покидал трапезную, так и не притронувшись к еде; по ночам они слышали его тихий кашель и шаркающие шаги по ковру…

А в Грановитой палате продолжался пир.

На столах красовались жареные лебеди и павлины, чьи распущенные хвосты величественно возвышались над блюдами. Подавали изысканные кушанья: кукушек в меду, перепелов в чесночной подливе, молочных поросят на вертеле, зайцев в лапше, осетров и севрюг. Для аппетита — маринады и соленья, а на десерт — кулебяки, блины, коврижки, пряники с медовой или ягодной начинкой, свежие и сушеные фрукты, мед и орехи.

Слуги в бархатных кафтанах фиалкового цвета с золотым шитьем парами вносили блюда с угощениями.

Бояре и знатные иностранные гости сидели за длинными столами на лавках, покрытых белыми скатертями с вышитыми узорами. Иноземные вельможи с удивлением наблюдали за церемониями московского двора; особенно их впечатляла строгость этикета, богатство и разнообразие угощений.

В особом месте Грановитой палаты, чуть в стороне от главных столов, расположились гусляры. Играли они на яровчатых гуслях — старинных инструментах с характерным звонким звучанием. В репертуаре — торжественные песни о подвигах русских князей, былины о славных богатырях и праздничные мелодии. Музыка гусляров создавала торжественную атмосферу праздника. Иногда они аккомпанировали придворным певчим, которые исполняли патетические канты или духовные стихи.

Выступления гусляров чередовались с другими развлечениями: выступлениями скоморохов, плясками и цирковыми номерами. К концу пира, когда гости уже изрядно повеселели, музыка становилась более задорной и веселой, поднимая всем настроение.

Бояре поднимали чаши с медом за здоровье нового великого князя, за его мудрую правительницу-мать, за процветание Руси.

Князь Андрей Иванович Старицкий, чьи глаза метали молнии от сдерживаемой ненависти, поднялся и провозгласил тост за мать-княгиню малолетнего государя.

— За великую княгиню Московскую Елену Васильевну! — впервые прозвучало в древних стенах Кремлевского дворца.

Голос деверя звучал неестественно спокойно, но в его словах сквозила скрытая угроза.

Елена Глинская подняла взгляд на князя Андрея Старицкого. В ее глазах промелькнуло понимание: этот момент станет для нее одним из многих испытаний, ожидавших ее в единоличном правлении.

— За мать-регента великого князя Иоанна Васильевича! — снова крикнул Старицкий и осушил кубок до дна.

Великая княгиня с благодарностью принимала поздравления, но в глубине души она знала, что это лишь признание ее заслуг как регентши, а не полноправной правительницы Московского государства.

Высоко подняв кубок, Елена Глинская продолжала одаривать всех ослепительной улыбкой, но, наклонившись к Ивану Телепневу-Оболенскому, тихо произнесла:

— А мне сего мало!

Москва — Нахабино, 2025

Примечания

1

Частушки к эпиграфам глав — в авторском сочинении.