Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мужчина чуть заметно поморщился.
— Какой же сильный у тебя заливной акцент… Тебе бы гораздо больше пошло говорить на ливанском диалекте арабского, а не на языке этих верблюжатников. Это сексуальнее… А еще тебе нужно думать о себе, Алёна, а не о других. Но ты так не умеешь, да? Знаешь, я уважаю русских женщин… честно. Не все из нас уважают. Многие считают вас доступными. Но я давно понял истину- ваша проблема в том, что в душе вы слишком добрые, мягкосердечные. Отсюда все ваши беды.
Я снова заставила себя поднять на него глаза. Чего же мне это стоило… Каждый наш зрительный контакт-настоящая пытка.
— Я не добрая и не мягкосердечная. Я плохая. Поверьте мне… Так что нет, это не про меня…
Он еще несколько минут прожигает меня глазами.
— Ильяс, зайди— приказывает мужчине чуть громче, так, что его слышат за дверью.
Потому что в ту же секунду в комнату входит тот самый чудак на букву «м», который гнал меня взашей в эту комнату.
— Тааль (араб. — подойди), — говорит он ему, не отрывая от меня взгляда.
Тот подходит к нему. Тигр тут же хватает его за руку, не разрывая нашего зрительного контакта. В следующую секунду я невольно вздрагиваю, потому что слышу ужасный, приглушенный хруст- это его палец хрустит. Сломанный палец. Мужик кричит и сгибается вдвое, при этом лицо моего «собеседника» совершенно непроницаемо, словно ничего не произошло. Я снова слышу хруст. Снова крик. Второй палец…
Не выдерживаю. Отворачиваюсь.
— Бикяффи (араб. — хватит), — шепчу тихо. Отчаянно.
Я понимаю, что он хочет, чтобы я это остановила. От моего слова сейчас все зависит.
— Рух (араб. — пошел вон), — выдает мужчина корчащемуся Ильясу.
Мы снова остаемся одни. Я глубоко дышу, чтобы не расклеиться и не зарыдать при нем. А так хочется… как давно не хотелось…
Снова встает и подходит ко мне. Снова трогает меня за лицо. Проводит костяшками по щеке и скуле.
— Я сделал ему больно, потому что он сделал больно тебе. Вот справедливость, Алёна. Радуйся, пока она действует в отношении тебя. Но все может измениться. Как только ты потеряешь свою ценность как заложница, дорогая Али Макдиси, никакой справедливости для тебя не будет. Ясно?
— Ясно. — тихо отвечаю я.
— Что Али Макдиси делает в Ливане? — тут же накидывается он на меня с вопросами, — Зачем он приезжал? У него есть какие-то дела с кем-то из наших политиков?
Вот здесь мне реально захотелось засмеяться. Серьезно? Али Макдиси- и политика?! О чем он? Он же пустой болван! Что он мог делать в Ливане? Тусоваться, конечно…
— У меня есть хорошая привычка, свойственная всем красивым женщинам, я не лезу в дела больших мужчин… — отвечаю я тихо на французском. Почему-то его слова про диалект меня задели и больше не хотелось говорить на арабском.
Снова эта жесткая улыбка, отливающая ртутным блеском в глазах. От которой паника и дрожь. Он ловит это мое состояние и буквально наслаждается им. В этом немом разговоре проходит не меньше нескольких минут.
— Вам всё это нравится? — словно не я сейчас говорю слабым, хриплым голосом. Глупая Алёна. Умная Алёна бы, конечно, промолчала, просто наматывая на ус все происходящее.
— Поясни вопрос, — приподнимает бровь.
— В Вас два метра роста, столько силы… А Вы… девушек продаете… Достойное занятие мужчины… Нравится?
Он снова садится напротив меня. Не смеется. Наверное, я задела его. И хорошо, хоть какое-то удовлетворение, пусть я потом об этом и пожалею…
— А тебе нравится продавать любовь?
— Я не продаю любовь…
— Да ладно? — усмехается.
Я поднимаю на него глаза. Преодолевая всю себя, самую свою суть, буквально ломая свой страх, смотрю открыто и с вызовом. Потому что если сейчас сдамся и прогнусь, то точно потеряю себя. А этого произойти не должно. Я выживу. Я выберусь. И покажу им всем средний палец с их погаными межарабскими разборками…
— Нельзя продать то, чего нет… Я не испытываю чувства любви. Никогда. Это мое правило.
— Не перевирай. Тебя имеют мужчины… Ты продажная.
Я усмехаюсь- сейчас сердце бьется так сильно, что я, как кажется, уже даже меньше его боюсь.
— Я могу продать свое время, свое внимание, свое тело, удовольствие… Если хотите, я продаю чувство счастья. Но никто и никогда не сможет купить мои мысли. Здесь, — трогаю свою голову, — нет места ни одному из тех, кто пытался когда-либо меня купить. И не будет… Так что нет. Главное во мне все же цены не имеет…
Он смеется в голос на мою эскападу. Подходит ко мне снова, проводит по волосам и немного их прихватывает у основания, оттягивая. Не очень сильно. Мне не больно.
— Плохая, говоришь? — говорит, улыбаясь плотоядно. — Он бы тебя не пожалел. Если бы я сказал ему подойти к тебе и поломать твои тонкие пальчики, он бы спокойно это сделал… Запомни, Алёна… Ты в безопасности, пока интересна как путь к Али… К его кошельку и к его делам. У тебя день, чтобы напрячь свою красивую головку и вспомнить, с кем он общался эти дни в Ливане. Лучше тебе быть полезной… Или принести прибыль в виде выкупа Удаву, чтобы он быстрее тебя отпустил. Потому что я не буду долго заинтересован в том, чтобы держать тебя под своей защитой. Дам «карт-бланш» (франц. — свобода действий) Удаву- а он уже решит, пустить тебя по кругу среди своих людей или продать на органы…
Снова отошел к окну, отвернувшись. Как показалось, полностью потеряв ко мне интерес.
Словно бы по мановению волшебной палочки в комнату снова зашли. На этот раз это был второй охранник.
— Если еще раз без приказа кто-то из вас начнет ее задирать или хоть пальцем прикоснется, я застрелю этого человека. Ясно?
Охранник кивнул. Мы вышли. Под прицелом я снова поплелась в зал с заложницами. Сердце в груди продолжало дико колотиться…
Глава 7
Меня вернули к заложникам, когда за окном уже занимался рассвет. Большинство девушек еще спали. Отдельные-сидели, прислонившись спиной к стене и смотрели в светлеющую пустоту. Кто-то лежал, свернувшись
