– Это Лайл Греншоу, – наконец произнесла она.

Ключ скользнул в замок.

– Если он обнаружит меня в таком виде, я тебе никогда этого не прощу.

В зале зажегся свет, и Джаред рванулся к выключателю, погрузив комнату в темноту. Он собирался подбежать к двери в коридор и приготовился оттолкнуть любого прежде, чем у того появится шанс заглянуть внутрь, но темнота замедлила движения и дезориентировала его.

Джаред полагал, что он добежит до двери за четыре, может быть, пять гигантских прыжков при условии, что по пути он ни с кем не столкнется. Он пытался по памяти восстановить обстановку кабинета. Стол. Стулья для гостей. Громадный кактус в левом углу. А что, если дверь распахнется раньше, чем он до нее доберется? – подумал Джаред.

Дверь рывком распахнулась. Свет из коридора наполнил комнату до самого дальнего ее угла.

Лайл Греншоу болтал о своем кактусе.

– Я привез этот гигантский крючковидный кактус Ferocactus wislizenii из Аризоны. Он больше шести футов высотой и весит несколько сот фунтов.

– Слишком поздно, – прошептал Джаред, двигаясь к Эли, повернувшись спиной к двери, так чтобы его крупная фигура скрывала девушку из вида.

Пожалуйста, пусть это сработает, молила она, пока он приближался и пока вся его грудь не прижалась к ее груди. Он распахнул полы своего смокинга, и она нырнула внутрь. Боже, как ему не хватало ее. Пять долгих одиноких недель она наполняла его мысли. На работе. Дома. В постели, когда он одиноко лежал в темноте, это было самое худшее. Воспоминания о проведенной вместе ночи мучили его.

Он придвинулся к ней ближе.

– Что такое? – спросил Лайл шокированно.

– Дай нам минутку, хорошо? – Джаред прикинулся самоуверенно спокойным.

– Эй, я узнаю эти туфли, – сказал какой-то мужчина, голос, похоже, принадлежал Майклу, и он явно был разъярен. – Элисон, это ты? Как ты думаешь, Джаред, что ты делаешь?

Из коридора донеслись голоса.

– Что происходит?

– Кто там?

– Что происходит?

Какой-то мужчина прокричал:

– Доктор Паджет из реанимации трахнул Эли Форшэй в кабинете Греншоу.

Эли опустила голову Джареду на грудь.

– Вон отсюда! – заорал Джаред яростней и громче, чем намеревался. Ему требовалась все его самообладание, чтобы не броситься к двери и не избить каждого из присутствующих до тех пор, пока у них не останется даже воспоминаний о том, что они только что слышали. Но Эли прижалась к нему, ее пальцы теребили лацканы его смокинга. В голосе Лайла звучала ярость, когда он произнес:

– У вас пять минут, – и с треском захлопнул из собой дверь.

Джаред не двинулся с места. Так же как и Эли.

Он постарался развеять ее подавленное настроение:

– Ты знаешь, мы можем…

Он прижался к ней, зная, что она не согласится, и все же надеясь, что согласится.

– Нет, мы не можем. – Она распластала ладони у него на груди и попыталась оттолкнуть его. – Что, ради бога, заставило тебя сделать это?

Он шагнул назад:

– Я пытался закрыть тебя своим телом, чтобы никто тебя не увидел. Я стремился защитить тебя. Откуда я мог знать, что кто-то узнает твои туфли? Как глупо.

– Это Майкл, – почти прорычала она. – Он не мог запомнить дня моего рождения или комбинацию цифр на моем замке на работе, но зато запомнил пару невероятных каблуков.

– Это довольно сексуальные туфли, – согласился Джаред.

Лодочки на высоких каблуках, высотой как минимум три дюйма, с единственной тоненькой полоской кожи цвета сливы и тонкими, подходящего цвета перепонками, крест-накрест пересекающими лодыжку. У нее были длинные, гладкие, стройные ноги, которые были предметом его мечтаний, и потрясающие изгибы ее тела облегало короткое платье цвета сливы и лаванды.

Лилового цвета заколка поддерживала ее легкие каштановые волосы, собранные в изящный узел. Он боролся с искушением развязать его и посмотреть, как волна волос свободно упадет ей на плечи.

– Я говорил тебе, какая ты сегодня красивая?

– Я уже представляю, какими будут сплетни, – отозвалась Эли, игнорируя его комплимент. «Вы слышали про Эли Форшэй? Она занималась сексом в кабинете Лайла Греншоу. Она такая же, как ее мать».

Которую поймали за занятием сексом с завучем школы Эли прямо в его кабинете.

– Неужели ты предпочла бы, чтобы тебя обнаружили полуодетой в одиночестве, в темноте? Должен тебе сказать: в любом случае ты создана для того, чтобы быть темой разговоров.

– Спасибо за твое проницательное наблюдение. – По ее бесстрастному тону было понятно, что она вовсе не рада этому. – Если бы ты освободил меня, как только нашел, этого бы не случилось.

– Прости, – сказал он. – Я не думал…

– Нет. Ты не думал. – Эли повернулась и так сильно дернула платье, что шкаф покачнулся.

Джаред удержал его, потом шлепнул ее по рукам.

– Позволь мне сделать это.

– Теперь ты готов мне помочь?

– Я всегда готов помочь тебе.

– Между прочим, почему ты вернулся в Мадрин-Фоллз? – спросила Эли.

– Я хотел увидеть тебя. Я подумал, что было бы хорошо отметить Новый год вместе.

– Ты говорил, что у тебя принцип – не работать в одной и той же больнице два раза в год.

– Но это хорошо, что я оказался здесь, ты не думаешь?

– Я на сто процентов уверена, что лучше справилась бы сама, – пробормотала она.

– Я собираюсь освободить тебя, – заверил ее Джаред, подходя к столу Лайла в поисках какого-нибудь острого предмета.

Он беспрерывно думал о ней, уехав из Мадрин-Фоллз. Размышлял о разнице между Эли, которую он знал по работе, жесткой, но сладкой, саркастичной, но заботливой медсестрой, и Эли, которую он видел в свою последнюю ночь в городе, женщиной, которую мучило ее прошлое, которая умоляла его не оставлять ее, любить.

Джаред провел с ней ночь, слушая ее рассказы об отце и матери, о своем одиноком детстве. Он бормотал слова утешения и осушал поцелуями ее глаза, пока она плакала.

Он отдавал ей свое тело, когда она в нем нуждалась, пока они оба не оказались слишком измучены, чтобы двигаться. Именно тогда, лежа в темноте в постели Эли, в ее крепких объятиях, он осознал, что она проделала огромную брешь в глухой стене, которую он воздвиг вокруг своего сердца, проскользнула внутрь и поселилась там. Ее печали, ее боль и отчаяние стали причиной боли в его когда-то онемевшей душе. И эта боль не проходила.

Ее больница предложила ему новую временную работу, и он интуитивно почувствовал, что это предложение стоит принять. Это давало ему повод вернуться в Мадрин-Фоллз, проверить ее чувства, быть ближе к ней и ходить на свидания все четыре недели. Двадцать восемь дней и ночей к его услугам, чтобы вытравить ее из своего сердца, чтобы он смог вернуться к своей кочевой жизни, не обремененный чувствами к девушке. И на этот раз он уедет и уже не вернется.