Каждый вечер Андерсон включал в программу номер, известныйсреди профессионалов как «чудо-ящик». По ходу дела на сцену приглашаласьнебольшая группа добровольцев-ассистентов (из публики вызывались исключительномужчины). Сначала они помогали выкатывать из-за кулис высокий деревянный ящикна колесах, возвышающийся над подмостками ровно настолько, чтобы зрители моглиубедиться: потайного люка под ним нет. Затем волонтерам предлагалосьудостовериться, что ящик пуст, повернуть его кругом и даже отрядить кого-нибудьодного, чтобы тот зашел внутрь и подтвердил, что спрятаться там негде. Наконец,они собственноручно запирали дверь на внушительные замки. Добровольцы так иоставались на сцене, а мистер Андерсон снова поворачивал ящик, демонстрируязалу надежность запоров, и вдруг стремительным движением сбивал замки,распахивал дверцу, и… перед публикой возникала прелестная юная ассистентка впышном платье и широкополой шляпке.

Всякий раз, когда мистер Андерсон отбирал добровольцев, ястремительно вскакивал с места, но он неизменно проходил мимо. Как я жаждалпопасть в число избранных! Мне не терпелось узнать, что испытывает человек,стоящий перед зрителями на сцене в лучах софитов. Я сгорал от желания оказатьсярядом с мистером Андерсоном во время исполнения этого номера. Но больше всегомне хотелось разглядеть устройство шкафчика. Конечно, «чудо-ящик» не составлялдля меня тайны, ибо к тому времени я успел докопаться или дойти своим умом дотехники выполнения всех трюков, которые пользовались популярностью в те годы;но мне было важно не упустить редкую возможность осмотреть вблизи сценическуюаппаратуру крупнейшего иллюзиониста. Ведь секрет этого номера кроется вконструкции ящика. Увы, моим мечтам не суждено было сбыться.

Когда закончилось последнее представление, я собрался сдухом и направился к служебному входу, чтобы подкараулить Андерсона. Однако непрошло и минуты, как из-за конторки появился привратник и, склонив головунабок, смерил меня любопытным взглядом.

– Прошу прощения, сэр, – заговорил он, – номистер Андерсон приказал, коли вы появитесь, немедленно пропустить вас к нему.

Нужно ли говорить, как это меня поразило!

– А вы уверены, что речь шла именно обо мне?

– Да, сэр, вне всякого сомнения.

Совершенно сбитый с толку, но охваченный радостнымволнением, я, следуя объяснению привратника, заспешил по узким коридорам илестницам, чтобы наконец оказаться в гримерной моего кумира. И там…

Там состоялась короткая, но волнующая беседа с мистеромАндерсоном. Мне не хочется пересказывать ее в подробностях, отчасти потому, чтопрошло уже много времени и кое-какие детали, естественно, стерлись из памяти;но отчасти также и потому, что времени все-таки прошло недостаточно для того,чтобы избавиться от стыда за свои юношеские излияния. Целую неделю я наблюдалза мистером Андерсоном из партера и окончательно убедился, что он незаурядныйартист, одинаково владеющий словом и жестом, безупречно выполняющий иллюзионныетрюки. Увидев его наедине, я совсем растерялся, но, когда ко мне вернулся дарречи, из меня лавиной хлынули восторженные дифирамбы.

Впрочем, разговор коснулся двух моментов, которые здесьмогут оказаться небезынтересными.

Прежде всего, мистер Андерсон объяснил, почему так и невыбрал меня в ассистенты. Оказывается, во время первого представления он чутьбыло не пригласил меня на сцену, видя мою ретивость, но что-то его удержало.Впоследствии, заприметив мое лицо, он догадался, что перед ним собрат попрофессии (как у меня затрепетало сердце от такого признания!), и поостерегсяиметь со мною дело. Он не знал – да и откуда ему было знать? – что у меняна уме. Многие фокусники, особенно молодые и тщеславные, не гнушаютсяприсваивать находки именитых предшественников, так что опасения Андерсона быливполне понятны. Однако теперь он извинился за свое недоверие.

Второй существенный момент был следствием первого; мистерАндерсон понял, что я делаю первые шаги в постижении профессии, и черкнул дляменя короткое рекомендательное письмо, с которым надлежало поехать в Лондон иявиться в Сент-Джордж-Холл – к самому Невилу Маскелайну.

Тут у меня от избытка чувств и открылся фонтан красноречия,о котором до сих пор стыдно вспоминать.

Полгода спустя после той незабываемой встречи ядействительно отправился в Лондон и разыскал мистера Маскелайна; тогда-то иначалась моя сценическая карьера. Такова вкратце история моего знакомства сАндерсоном, а затем и с Маскелайном. Не стану подробно описывать каждый свойшаг на пути к успеху и обретению мастерства; остановлюсь лишь на эпизодах,которые имеют непосредственное отношение к этому повествованию. В моей жизнибыл затяжной период, когда я выходил на сцену только для того, чтобы отточитьсвое искусство, и мои выступления были весьма далеки от идеала. Рассказывать отех временах мне не хочется.

Так или иначе, встреча с Андерсоном стала для меняпереломной. Помимо Андерсона и Маскелайна, у меня не было больше знакомыхиллюзионистов вплоть до того времени, пока моя Конвенция не приняла нынешнююформу; таким образом, из всех собратьев по ремеслу только они и знают секретмоего номера. Мистер Андерсон, к сожалению, ушел в мир иной, а вот Маскелайны,включая самого Невила Маскелайна, по-прежнему выступают на эстраде. Я знаю, чтомогу рассчитывать на их молчание; вернее сказать, ничего другого мне неостается. Мои секреты иногда оказывались под угрозой разглашения, но я ненамерен возлагать вину за это на мистера Маскелайна. Скажу больше: истинныйвиновник мне хорошо известен.

Теперь вернусь к главной линии моего сюжета, что,собственно, и собирался сделать, пока я меня не перебил.

Несколько лет назад в газетах промелькнуло высказываниекого-то из фокусников (кажется, это был Дэвид Девант): «Иллюзионисты охраняютсвои секреты не потому, что эти секреты значительны и оригинальны, а потому,что они незначительны и тривиальны. Поразительные сценические эффекты зачастуюдостигаются в результате таких смехотворных уловок, что фокуснику просто стыднопризнаться, как он это делает».

Именно так в сжатом виде звучит парадокс сценической магии.

Не только фокусники, но и зрители привыкли считать, чтономер будет безнадежно «испорчен», если тайна его исполнения станет явной. Людямпо душе атмосфера загадочности, которая царит на представлении; они вовсе нежаждут ее нарушить, хотя все не прочь узнать, что именно было проделано у нихна глазах.

Фокусник, естественно, хочет сохранить свои тайны, чтобы идальше безбедно существовать за счет кассовых сборов, и этого тоже никто неоспаривает. Однако артист, таким образом, становится жертвой собственнойскрытности. Чем дольше номер держится в репертуаре, чем чаще исполняется, чембольшее число людей с необходимостью вводит в заблуждение, тем важнее хранитьего секрет.

Со временем известность растет. Ширится зрительскаяаудитория, конкуренты наступают на пятки, а то и перенимают весь номер целиком,и артист пускается во все тяжкие, чтобы не стоять на месте, чтобы проверенныйиллюзион с годами казался все более сложным и таинственным. Но суть его неменяется. Секрет остается мелким и тривиальным, а вместе с ростом популярностирастет и угроза разоблачения. Таинственность превращается в манию.