— Нет там, в глубинке, ничего хорошего. Запустение и пьянство.

— Тебя послушать, так только в столицах есть на что посмотреть и с кем пообщаться.

— Хочешь, поезжай по Золотому кольцу. Или отправляйся на теплоходе по Волге, когда начнется навигация. Нижний Новгород, Казань, Самара — прекрасные города. И ты посетишь их как цивилизованный человек.

— Мне не интересна парадная обложка, я желаю увидеть настоящее.

— Не зря говорят, от осинки не родятся апельсинки, — горько проговорил дед. — Твоя мать была бродяжкой по сути, и ты таким уродился. Тебе дали все! Из кожи вон вылезли, чтобы создать лучшие условия, а ты…

— Очень вам благодарен за это. Но за ложь пока не могу простить. Поэтому ухожу. Я устал быть обязанным вам за все. Это тяжкий крест, дед.

— Что ты знаешь о тяжести креста, мальчишка?

— А ты? Тебе кажется, что ты многое вынес. Но всегда найдется тот, кому больше досталось. Твоей матери, например, которая в блокаду потеряла всю семью, и сама чудом выжила…

— Если ты уйдешь, больше не вернешься. Мы не примем тебя, как когда-то Катю.

— Как скажешь… — кивнул Гриша.

И, взвалив на плечо рюкзак, покинул квартиру.

Тогда Гришин путь только начался, и парень не знал, куда он его заведет…

Роман Багров хмуро смотрел на своего коллегу Митю Комарова и посылал ему мысленный сигнал «уйди».

— Даже не надейся, — услышал он и сморгнул. Митя телепатом не был, но по лицам читал отменно.

— Дай мне спокойно попить чаю, — процедил Роман. Он купил коробку «цейлонского», щедро насыпал заварки в большую кружку и залил кипятком. Сейчас чай настоялся. Он чудно пах и выглядел. Роман готов был вкусить его, но стоило ему поднести чашку ко рту, как возник Митяй.

— Пей, я тебе не мешаю, — буркнул он.

— Мешаешь, — не согласился с ним Роман.

— Я буду говорить, ты слушать. Ты же не ушами пьешь…

Багров закатил глаза. Митяй все равно не отстанет — будет стоять над душой.

— Ладно, бубни, студент, — проворчал Роман, сделав первый глоток чая.

— Ты знаешь, что мой отец ментом был? — издалека начал Митя. Роман кивнул. — Двадцать пять лет опасной и трудной службы… Ну песню помнишь? Из телефильма «Следствие ведут знатоки»? Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна…

— Я в тебя сейчас кружкой запущу, — предупредил Багров.

— Нет, ну ты молодой и не из ментовской семьи, может, и не слышал такую… Вырос на «Улицах разбитых фонарей» и «Полиции Майями».

— Ты меня специально раздражаешь?

— Ага, — расплылся в улыбке Митя. — А то сидишь такой весь из себя начальник… А я, между прочим, не просто потрещать хочу с тобой, а поговорить о деле. — И, став серьезным, перешел непосредственно к нему: — Итак, мой батя вел одно дело целых четыре года. На пенсию не уходил из-за него. Я маленьким был, любопытным, и когда отец с коллегами собирались у нас дома, выпивали, я уши грел. Так вот, искали они серийного убийцу, который — внимание! — душил своих жертв… — И замолк, выдерживая театральную паузу.

— Струной? — подался вперед Роман.

— Именно!

— Да ладно?

— Не всех. Но двоих — да. Остальных — чем придется. Чулками, поясом, бельевой веревкой. Никогда руками.

— И скольких этот маньяк убил?

— Девятерых. Но отец был уверен — жертв гораздо больше. Предполагал, что вдвое. Но хорошо следы заметала, да и покровителей имела высокопоставленных, отмазывалась долгое время.

— Я не ослышался? Ты сказал имела, отмазывалась? То есть убийца — женщина?

— Казакова Лариса Андреевна. Казачиха. Незаконнорожденная дочка одного из членов президиума Верховного Совета СССР, Андрея Геннадьевича Петровского.

— Считай, депутата? — Роман Багров, тридцати одного года от роду, не очень хорошо знал историю Советского Союза, поскольку в школе ее изучали бегло, а в институте не проходили вовсе.

— Считай, члена палаты лордов.

— Скажешь тоже!

— Согласен, сравнение так себе, но и Верховный Совет, это тебе не Дума. А члены президиума вообще чуть ли не богами Олимпа были. В масштабах Страны Советов, конечно. У них и власть, и уважение на грани поклонения, и практически неограниченные возможности…

— Не сбивайся с основной мысли, Митяй. Вернись от отца к дочери.

— Поймали, посадили пожизненно.

— Не расстреляли? — удивился Роман. — Тогда же еще не ввели мораторий на смертную казнь? Когда это было?

— Казачиху в 1989 году словили.

— Батя отмазал от вышки?

— Его уже в живых не было. Он в восемьдесят седьмом не у дел остался, пришедший к власти Михаил Горбачев тогда многих раскидал, и не смог этого пережить, скончался от обширного инфаркта.

— Тогда почему маньячке дали пожизненное?

— Тут можно сколько угодно гадать… Предположу, что поспособствовали друзья отца, которые еще остались при власти.

— Почему тогда они эту Казачиху не вывезли в Аргентину, например?

— Вот вы, молодые, ни хрена не понимаете, какие были времена тогда, — брюзгливо произнес Митя.

— Митя, я младше тебя на три с половиной года всего. И родился я как раз при Мише-меченом.

— А я при Андропове, так что молчи, салага. — Митяй, устав стоять, плюхнулся на стол, но Роман согнал его на стул. — Не так просто тогда было свалить из страны. Это сейчас самолеты за границу летают так часто, как когда-то ходили автобусы. А в конце восьмидесятых попробуй выберись из страны. Понятно, что, если бы батя жив был и при власти остался, это прокатило бы… Но и то не факт. — Комаров вынул из кармана конфетку, развернул и сунул в рот. Он обожал сладкое. — А вообще к женщинам суд всегда был более терпим. По пальцам одной руки можно пересчитать тех, кого все же расстреляли. Смертные приговоры выносились, но не приводились в исполнение.

— Про Таньку-пулеметчицу я сериал видел. Она во время войны партизан по приказу фашистов расстреливала. Ее только через тридцать лет вычислили. И, кстати сказать, расстреляли.

— А я книжку про отравительницу читал. Документальную. Тринадцать человек баба на тот свет отправила. Ее тоже казнили. Но Казачиха была не лучше ее. Хуже даже. Она реальная маньячка. Убивала не из-за выгоды, как отравительница, а из удовольствия. И ей оставили жизнь. Значит, кто-то подсуетился.

Рома кивнул и заметил:

— А мы опять не о том.

— Согласен. А теперь о главном: я считаю, что у Казачихи появился подражатель. Кто-то сделал ее своим кумиром и теперь копирует ее стиль.