– Заткнись, – она шутливо бьет меня в плечо. – Я о тебе вообще не думаю!

– Врешь, – снова притягиваю ее к себе и целую.

Перед глазами до сих пор стоят Вероникины слезливые сообщения, которые она строчила мне весь июль. Там просьбы вернуться чередовались с проклятьями. Но об этом сейчас лучше не упоминать. А то она опять распсихуется.

– Тим! – раздается за спиной.

Нехотя отстраняюсь от Ланской и оборачиваюсь: навстречу нам движется Ранель. Собранный, серьезный, с мрачным выражением лица – он всегда выглядит так, словно направляется на уличную стрелку. А татухи, рассыпанные по телу, и вовсе предают ему сходства с главарем какой-нибудь неформальной группировки.

Вот порой смотрю на Измайлова и недоумеваю, как меня угораздило сдружиться с таким фриком?

– Здорово, – когда Ран приближается, я жму ему руку. – Где шарахаешься? Первые дни учебы пропустил.

– Занят был, – отвечает коротко.

Когда речь заходит о его делах, Измайлов на удивление скуп на подробности. А я не из тех, кто насильно лезет друзьям в душу. Мы общаемся уже второй год, а я до сих пор лишь примерно представляю, где и на что он живет. Ран – темная лошадка, но меня это мало беспокоит. Его тайны – не мои проблемы.

– Только не говори, что ты тоже тут учишься, – Вероника брезгливо морщит носик.

Измайлов ей никогда не нравился. В основном потому, что в его компании я часто забывал о границах разумного и творил всякую дичь. Нику это, само собой, бесило. Она всегда мечтала встречаться с хорошим мальчиком, но раз за разом ошибалась дверью и приходила ко мне.

– Нет, я просто за Алаевым зашел, – Ран с издевкой скалится. – Щас как возьму его, как пойдем по бабам…

– Какой же ты придурок! – Вероника закатывает глаза и, обращаясь ко мне, добавляет. – Я думала, это приличное учебное заведение. Почему сюда всякий сброд берут?

– Осторожней, детка, – треплю ее по надутой щеке. – Не хами.

– Сброд? – Измайлову явно весело. – И это говорит девчонка, которая поступила на сраный Эконом за лям рублей в год.

– Что ты имеешь в виду? – Вероника хохлится.

– Милая, не надо быть экономистом, чтобы понять, что папины деньги, вложенные в твое образование, никогда не окупятся. Вряд ли ты хоть день проработаешь по специальности. Максимум твоих амбиций – это встретить богатенького девственника, открыть ему мир оргазмов, а затем быстренько, пока он не смекнул, что кайф можно найти не только между твоих ног, женить его на себе.

Наверное, вы уже догадались, что Ран тоже не жалует Ланскую. В основном потому, что, в отличие от меня, она всегда подчеркивает разницу их социальных статусов. Ну еще бы! Вероника – дочь замминистра строительства, а Измайлов – шпана без роду и племени. По крайней мере, именно так она к нему относится.

– Кто ты такой, чтобы рассуждать о моих амбициях?! – Вероника стремительно краснеет. Ее ноздри становятся шире, а брови смыкаются на переносице. – И вообще, Измайлов, завидуй молча!

– Я предпочитаю завидовать вслух, – Ран невозмутим. – Так честнее.

– Тим, – Ника переводит возмущенный взгляд, очевидно, ожидая, что я вступлюсь за нее. Но мне, если честно, нечего возразить.

Измайлов прав: Ланская не будет работать ни дня в своей жизни. Как и ее сестры. Как и ее мать. Высшее образование – это лишь формальность, которую нужно соблюсти для галочки. Странно, что она сама этого не понимает.

Когда придет время, Вероника выйдет замуж за обеспеченного и наделенного властью человека. Поселится во дворце, нарожает детей и станет стареть, замедляя естественные процессы уколами красоты. Она научится закрывать глаза на измены мужа и держать хорошую мину при плохой игре. Она будет блистать на официальных приемах, играя роль счастливой жены, а по вечерам налегать на сухое красное стоимостью триста евро за бутылку и тосковать по мечтам, которые так и не сбылись.

Я знаю, как это бывает. Видел своими глазами.

Только кажется, что деньги делают людей счастливыми, а по факту – ни хрена.

– Заканчивайте собачиться, – устало вздыхаю я. – Веро, увидимся позже, – сухо чмокаю ее в висок. – Ран, погнали.

Ланская всем своим видом демонстрирует недовольство, но я делаю вид, что не замечаю. На кой черт мне нянчиться с ее комплексами? Она больше не моя девушка.

Мы с другом устремляемся вдоль по коридору, и он, заговорщически понизив голос, говорит:

– В полночь на Воробьевых. Ты в теме?

– Кто организатор? – уточняю я.

– Спидмены, – отвечает негромко. – Грандиозный движ намечается. Артюха решил раскошелиться.

– Ставки будут?

– Как обычно. Неофициальные.

– Окей, я приеду, – киваю. – Ты сам на колесах?

– Не сегодня, – отрицательно качает головой. – Есть у меня одно дельце.

По обыкновению не спрашиваю, какие именно дела помешают ему поучаствовать в сегодняшней гонке. Догадываться, конечно, догадываюсь, но свои домыслы оставляю при себе. Меньше знаешь – крепче спишь, как говорится.

Тимур

Заходим в аудиторию одними из последних и располагаемся на галерке. Препод по дифференциальной геометрии, стоящий у кафедры, активно жестикулирует, рассыпаясь в пылких приветственных речах перед потоком первокурсников. Слушать тирады о важности знаний и дисциплины порядком поднадоело. Хочется уже быстрее перейти непосредственно к математике.

– Ого, кого я вижу! – шипит Ранель, наклонившись в мою сторону. – Третий ряд, у прохода справа. Узнаешь куколку?

Скашиваю глаза и тут же натыкаюсь на белобрысую макушку с дурацкой заколкой в виде банта, от одного вида которой сводит зубы. Лера, мать ее, холера. До сих пор не привыкну, что мы учимся на одном потоке.

– Не напоминай, – морщусь брезгливо.

– А что такое? – глумится Ран. – Обиделся из-за того, что не дала?

Если бы он знал. Эх, если бы он только знал истинную причину моей неприязни к Грановской, то точно бы не веселился. Потому что это ни черта не весело. Скорее – трагично.

– Ситуация в клубе – полбеды, – выдаю мрачно. – Как выяснилось, она и есть тот прицеп, который папина гадюка притащила в наш дом.

Недоверчивый взгляд Измайлова фокусируется на мне. Друг явно не догоняет, шучу я или говорю всерьез.

– Чего уставился? – усмехаюсь. – Да-да, моя сводная сестрица-тупица собственной персоной.

– Гонишь, – тянет с сомнением.

Я закатываю глаза, и он наконец понимает, что это ни хрена не стеб.

– Ема-а, – друг закусывает кулак, а его тело сотрясается в беззвучном хохоте. – А как так вышло-то? Ну, что она еще и в нашем универе учится?