— И не подумаю, — всхлипнула Алька, все еще пряча заплаканное лицо в холодные ладони.

— Останешься здесь? Замерзнешь и умрешь? На тебя не похоже. Такие, как ты, любят жизнь. Впиваются в нее, как питбули, мертвой хваткой. У них и в мыслях нет умереть… Я не прав?

— А ты наоборот? — ехидно спросила Алька, проигнорировав вопрос. — Ждешь смерти? Одинокий и несчастный в трехкомнатной квартире…

— При чем здесь квартира? — раздраженно отмахнулся Сергей. — Почему все женщины меряют степень счастья материальными ценностями?

— Не только женщины. Посмотрела бы я, чем бы ты мерил степень счастья, — передразнила Алька его голос, — оказавшись на улице без денег, без семьи. По-настоящему одиноким? Чем?

— Не знаю. Но я пытаюсь помочь тебе — ведь ты о себе говоришь?

— Не нужна мне твоя помощь… Ты либо… Ты, — поправилась она, — делаешь добро, а потом жалеешь о том, что сделал. Ты уже привык так — один… И я тебе мешаю. А я не хочу мешать. Не хочу бояться. Ничего не хочу…

Алькин голос сорвался, и она снова заплакала. Сергей заметил, что ее плечи дрожат, как в лихорадке. Это нервное? Или она замерзла? Он коснулся ее пальцев, холодных и твердых, как лед. Алька вздрогнула от его прикосновения. Она все еще боялась. Но почему? Неужели он такой страшный? Волк… Значит, она считает его волком… Но ведь это совсем не так. Да, он — загнанное, измученное животное. Зверь, слишком долго пробывший в клетке, чтобы воспользоваться дарованной ему свободой… Но он не безумен. Не жесток. И никогда не причинит боли тому, кто слабее. Разве объяснишь все это Альке, упрямой Альке, которая наотрез отказывается идти домой, предпочитая до конца замерзнуть в этом бутафорском домике? Смешно… Она нашла убежище именно здесь. Этот холодный домик — единственный ее дом, единственное место, где она может спрятаться от своих тревог и от него, Сергея…

Он часто задавался вопросом, чему улыбается беспечная Алька, что радостного она находит в каждом дне… Эта улыбка казалась ему глупой, нелепой. Но теперь, видя ее слезы, Сергей многое отдал бы за то, чтобы она снова улыбнулась.

— Я пьяный, грубый и жестокий придурок, — произнес он, четко выговаривая каждое слово. Алька перестала всхлипывать и подняла зареванные васильковые глаза, которые удивление сделало двумя мокрыми блюдцами. — Да, — подтвердил Сергей. — Придурок. Пожалуйста, прости меня, Алька. Обещаю, что больше не буду кричать на тебя. Но если ты сейчас не пойдешь со мной, мне придется применить силу. Потому что я не хочу, чтобы дети, придя утром на эту площадку, увидели твой хладный труп.

Этот коктейль из извинений и сарказма подействовал на Альку успокаивающе. Она перестала плакать, высвободила лицо из плена холодных ладоней и наконец-то почувствовала, как сильно замерзла. Сергей смотрел на нее умоляюще и, похоже, извинялся всерьез. Но Альке недостаточно его извинений. Он и в прошлый раз просил прощения, но снова ее унизил. Конечно, сейчас часть вины лежала и на ней: не стоило заходить в его комнату и читать то, что не предназначалось для ее глаз.

Алька отерла рукавом почти заледеневшие слезы и вдруг вспомнила, что это утрата счастливого носка повлекла за собой неприятности…

— Я в комнату пошла, чтобы найти носок, — дрожащим голосом призналась она. — Он потерялся… Это ж мой счастливый носок.

— Счастливый? — Сергей не смог сдержать улыбку — трагичность Алькиного голоса совсем не соответствовала ее словам. — С чего бы?

— Не смейся… — пробормотала Алька. — Просто этот носок побывал у собаки во рту. Она к нам домой вбежала. Случайно. Носок отобрали, и в тот день…

— Тебе было счастье?

— Угу.

— Еще раз прости — я засунул его в стиральную машину.

— Ты либо… С ума сошел?

— Я думал, это мой, — сконфузился Сергей. — Но я его не постирал. Все в порядке с твоим талисманом. Теперь пойдешь?

— Если ты дашь слово, что никогда…

— Уже дал. Можешь мне верить. А если я хоть раз прикрикну на тебя, делай со мной, что захочешь.

— Окуну головой в унитаз… — улыбнулась Алька слипшимися от холода губами. Она всегда мечтала проделать это с Санькой.

— Фу, как гадко, — сморщился Сергей. — И не мечтай. Я не подниму голос и на полтона. Вставай?

Алька попыталась встать, но не смогла. Ноги — два ледяных столба — словно приклеились к деревянному полу. Она посмотрела на Сергея. Боль в ее синих глазах мешалась с беспомощностью. Вняв ее взгляду, он наклонился и поднял Альку на руки. Маленькая, холодная, она походила на раненую птичку. Беспомощного птенчика, выпавшего из гнезда. Сергей наклонился, чтобы не задеть головой козырек, и вынес ее из домика. Несмотря на то что Алька замерзла, Сергей чувствовал тепло, исходившее от ее обмякшего тела. Ему хотелось сильнее прижать к себе эту маленькую печку, эту хрупкую, но приятную ношу. Эту сумасшедшую девчонку, которая то и дело доставляла ему хлопоты…

Должно быть, они представляли собой странное зрелище: мужчина в пальто несет на руках девушку с босыми ногами. Но Сергею было все равно, что о них подумают. Да и людей на улице почти не видно. Выпив, он потерялся во времени, но теперь, когда хмель сошел, Сергей понял, что уже очень поздно. Если бы не он, Алька давно уже мирно сопела бы в своей кровати. А ведь завтра ей — на работу. Это он может спать сколько угодно…

Сергей донес Альку до самой квартиры. Усадив ее на стул и натянув на маленькие холодные ножки огромные, связанные мамой шерстяные носки, он поставил в микроволновку стакан с молоком. Одного молока ему показалось недостаточно, поэтому Сергей смешал горный мед с эфирным маслом эвкалипта и добавил эту смесь в дымящееся молоко. Алька, морщась, смотрела на загадочный напиток, который делал Сергей. Неужели придется это выпить?

Сергей протянул ей стакан.

— Пей, — приказал он.

Последние силы отнял холод, поэтому Алька уже не сопротивлялась. Дрожащими руками она подняла стакан и сделала несколько глотков. Запах эвкалипта ударил в нос. Она снова сморщилась — с детства ненавидела эту штуку. Когда Алька болела, мама по пять раз на дню заставляла ее полоскать горло отваром эвкалипта.

— До конца и быстро, — тоном, не допускающим возражений, велел Сергей.

Алька не собиралась возражать. С лицом, выражавшим полную покорность судьбе, она допила содержимое стакана. Но Сергей все еще не чувствовал себя удовлетворенным. Щеки у Альки горели, и в этом лихорадочном румянце ему чудилось что-то подозрительное.

Достав из запыленного футляра градусник, понадобившийся, наверное, первый раз за несколько лет, он заставил Альку измерить температуру. Результат подтвердил его подозрения. Красная полоска неумолимо приближалась к тридцати девяти.

— Ну вот, — испуганно пробормотал Сергей. — Добегалась…

Чувство вины и страх, что Алькино состояние ухудшится, тут же заставили Сергея вспомнить массу народных рецептов. Он залез в холодильник и извлек оттуда бутылку с уксусом.