Идём дальше.

Иногда натыкаемся на корабельные снасти, иногда просто на вкопанные кем-то столбики.

— До Парижа 5483 км, — читает Бабака на указателе, подсвечивая папиным фонариком. — До Рейкьявика и того больше!

— Споём? — предлагаю я. — Хорошая путевая песня в дальней дороге — подспорье!

— «Я вышла на Пикадилли, — начинает Бабка, — набросив на плечи ша-аль!»

— «Зачем вы меня любили, — подключаюсь я, — зачем вам меня не жа-аль!»

— «Вы гладили ворот шубы и, глядя в мои глаза…» Нельзя! Ни в коем случае дальше идти нельзя! — говорит Бабака и расстилает на заиндевелом земляном полу «Алтайскую правду». — Садись.

Я устраиваюсь рядом. Мы достаём бутерброды и термос, Бабака укутывает меня пледом, вынимает из рук противогаз и говорит:

— Рассказывай: как ты стал трусом?

— Это длинная история.

Бабака откусывает от бутерброда.

— В детстве, — вздыхаю я, — я был беспечным ребёнком. И всё бы ничего, но однажды случилось страшное.

Бабака наливает чай в крышечку от термоса.

— Я говорю: случилось страшное…

— Ты влюбился?

— Ещё чего! — Я краснею. — Страшнее. Однажды ночью, когда я спал, я увидел в окне силуэт. Гигантский силуэт с тремя руками и какими-то отростками на голове.

— Это был дядя Сёма с метлой и в ушанке?

— Нет. Это был призрак!

— Чего?

— Не чего, а кого! Марсианина!

— Это был призрак марсианина?!

— Это был призрак марсианина.

— Гм, гм, — шевелит губами Бабака. — Именно после этого ты стал бояться темноты?

— После этого.

— И сейчас боишься?

— И сейчас.

Бабака включает фонарик:

— А так?

— Всё равно боюсь, — говорю я и в подтверждение клацаю зубами.

— Тяжёлый случай, — вздыхает Бабака. — Тебе нужно лечиться. Желательно под надзором врачей.

— А если пустить всё на самотёк?

— Усугубится. Хотя… Есть один дедушкин метод.

— Натереться чесноком и в парную с вениками?

— Не поможет! Надо клин клином вышибать, то есть страх страхом. Вот тебе же сейчас страшно?

— Очень!

— Вот! А надо, чтоб стало ещё страшнее.

Мы помолчали.

— Ху! — заорёт вдруг Бабака. — Ху-ру-ху-ху!

Я аж подпрыгнул!

— Ну как? — спрашивает. — А, молчи! Сама вижу, что никак! Окоченелый ты какой-то, ничем тебя не проймёшь.

А я и вправду окоченел, вернее, остолбенел. Потому что издалека… Потому что издалека к нам приближался… Потому что издалека к нам приближался на трёх ногах… Потому что издалека к нам приближался на трёх ногах призрак марсианина!

И вот тут-то меня проняло окончательно.

Я просто-напросто взял и вырубился, как рубильник. Последнее, что я помню, — пистолет марки «парабеллум» с глушителем у моего лица.

— …бабая, медведя в тайге, двойку в дневнике, акулу, мохнатую лапу из-под кровати… Потом ещё пьяниц боялся какое-то время, человека-невидимку, чёрную старушку, Вия, клоунов, крокодила Гену, прыгать с гаражей и, с ветки на ветку. Боялся красной руки, собаки Баскервилей, скелета в сарае, умереть от удара молнии, актёра Джонни Деппа. Нервничал страшно, когда мультфильм заканчивался, когда на улице темно, а мамы нет, когда ногтем по доске или гвоздём по пенопласту… Да много чего боялся — всего не упомнишь!

Я открыл глаза и застонал.

— Очнулся? — спросил меня призрак марсианина и пошевелил отростками на голове.

— Угу, — кивнул я.

Вблизи он оказался совсем не страшным, а наоборот.

— А мы вот чай пьём, — широко улыбается Бабака и протягивает призраку марсианина бутерброд с икрой. — Попробуйте, это вкусно.

— О, рыбьи яйца! — радуется инопланетянин и кладёт бутерброд под попу или что там у этих марсиан…

— Что вы делаете? — Бабака и я — мы в изумлении.

— Яйца высиживаю. На нашей планете Марс все так делают. Вот сейчас посижу — из них вылупятся инопланетята, — а сам смеётся в кулачок.

Из меня сразу весь оставшийся страх выветрился. Наоборот, чувствую — смех разбирает. Но перед марсианином неудобно смеяться.

Я тоже кулак ко рту приставил и хихикаю. Наш гость мог подумать, что я дразнюсь, обидеться, но он ничего оказался — с пониманием.

— Вы, — говорит, — земляне, — удивительные существа. Бесстрашные! Сидите себе в подвале, чай пьёте, а между тем в озоновом слое дыра. Тропики превращаете в пустыни, реки вспять поворачиваете, нас, инопланетян, препарируете, по тарелкам палите ракетами! Да что по тарелкам — друг по дружке! Храбрые вы люди! Таких во Вселенной больше нет. Самоуничтожитесь — глазом не моргнёте! Я вами восхищён!

Мне так приятно стало от этих слов! Вот ведь марсианин какой симпатичный! А на Бабаку, наоборот, какая-то кислота нашла.

— Ладно, — говорит, — посидели и хватит, — и пошла на выход. С призраком марсианина даже не попрощалась.

Я ему подмигнул, мол, залетай ещё на огонёк, когда будет свободная минутка, в шахматы сыграем, то, сё — и за Бабакой. А то заблудится — ищи её потом в этих дебрях.

А призрак марсианина так и остался под землёй сидеть в подвале — высиживать цыплят из икры.

Это уж потом мне Бабака сказала, что не марсианин это никакой был. Дядя Сёма это был, школьный дворник, — я его не узнал в темноте. Тоже мне артист!

А от страха я в тот день вылечился. Ни призраков, ни тараканов больше не боюсь.

«С 1254 г. это письмо обошло вокруг света 445 раз и теперь попало к тебе. В начале XX века его получила крестьянка Цигунова. Через 4 дня она увидела Деви Марию Христос, откопала клад и вышла замуж за князя Голицына. Через 4 дня его не стало. В 1921 г. Конан Дойл получил письмо и не распечатал. Он попал в катастрофу. Летом 1956 г. Джон Кеннеди, проснувшись, обнаружил письмо у себя под подушкой. Он порвал его, подавился сливовой косточкой и умер. В 1980 г. Алла Пугачёва, получив это письмо, переписала его 100 раз, а через 4 месяца написала книгу и получила на лицевой счёт 480 тысяч евро. В 2013 г. один слепой мальчик сделал 100 рукописных копий письма. Спустя ровно 4 часа он изобрёл алфавит. Ни в коем случае не рви письмо. Отнесись к нему серьёзно — это путь между настоящим и будущим. Перепиши его 100 раз и пошли тем, кому желаешь счастья, даже если ты не веришь в параллельный мир».