– В обмороке, – ответил я.

– А... – Служащий аэропорта замолчал, не зная, как поступить. – Может кто-нибудь взять ее? – Он оглядел троих мужчин. Голденберг крупный и рыхлый. Майор старый. Колин хрупкий. Его взгляд равнодушно скользнул по Колину, потом остановился, глаза расширились. Он узнал, но не верил своим глазам.

– Простите... вы?..

– Росс, – спокойно ответил Колин. – Да.

После этого нас стали принимать по высшему разряду, достали нюхательную соль и отвели комнату для Энни Вилларс, принесли бренди для майора и Голденберга и книгу автографов для Колина Росса. Управляющий сам заботился о них, и кто-то в возбуждении позвонил в газеты.

* * *

В следственной комиссии были дружелюбны и вежливы. Как обычно. Безжалостны и настойчивы до тошноты. Как обычно.

– Почему вы приземлились в Ист-Мидлендсе?

– Неисправность в управлении.

– Вы подозревали, что на борту бомба?

– Нет.

– Вы провели перед полетом тщательный осмотр?

– Да.

– И не заметили бомбу?

– Не заметил.

– Знаете ли вы, что в любом случае отвечаете за безопасность самолета и формально-юридически можете быть привлечены к ответственности за то, что предприняли полет с бомбой на борту?

– Да.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Странное правило. Наверно, немного людей остается в живых после полета с бомбой на борту, так что и привлекать к ответственности некого. В следственной комиссии улыбнулись, показывая, что и они понимают, как глупо думать, будто кто-то отправится в полет, зная, что у него на борту бомба.

– Вы заперли самолет, когда уходили?

– Запер.

– И он оставался закрытым?

Нож вонзился... Я рассказал о майоре. Они уже знали о его походе к самолету.

– Он утверждает, что, без сомнения, снова запер все дверки. Но вы же знаете, что это ваш долг следить за безопасностью самолета, а не его.

– Совершенно верно.

– Разве вам не следовало пойти вместе с ним, когда он отправился за газетой?

Мне нечего было сказать.

– За безопасность самолета отвечает пилот.

Как ни крутись, а дело всегда сводится к ответственности пилота.

Это была моя вторая встреча со следственной комиссией. Первая, на следующий день после взрыва, проходила в дружелюбных и сочувственных тонах, и слово “ответственность” ни разу не прозвучало, хотя и парило в воздухе. Оно неминуемо должно было появиться позже и лечь на чьи-нибудь плечи.

– В течение прошедших трех дней мы беседовали со всеми вашими пассажирами, и ни один из них не представляет, кто бы хотел убить его и почему? Поэтому теперь мы считаем, что должны более тщательно рассмотреть вопрос о том, как могла бомба попасть в самолет, и надеемся, что вы не будете возражать, если мы зададим вам очень много вопросов. Затем мы сложим все полученные от вас сведения и будем рады, если вы подпишете протокол…

– Сделаю все, что смогу.

Буду копать собственную могилу. Снова.

– Все пассажиры считают, что бомба была в свертке, который вы сами принесли на борт.

Очень мило.

– И намеченной жертвой был Колин Росс.

Я сжал зубы.

– Вы так не думаете?

– Честно говоря, у меня и мысли нет, кто был намеченной жертвой, – сказал я. – Но не думаю, что бомба была в подарке.

– Почему?

– Подарок купила утром его сестра.

– Мы знаем. – Вопросы задавал высокий человек с глазами, обращенными внутрь, будто он постоянно консультировался с компьютером у себя в голове. Вкладывал в него каждый ответ, который получал, а потом ждал, пока раздастся щелчок, и компьютер выдаст заключение. В его манерах не чувствовалось агрессивности, и у него явно не было поводов для преследования. Он собирал факты, выискивал причины, как ищейка, пущенная по следу. Он знал запах правды. И никто бы не смог сбить его со следа.

– Сверток пролежал на полке в раздевалке почти весь день, – продолжал я. – А в раздевалку не разрешается никому входить, кроме жокеев и гардеробщиков.

– Мы понимаем, что это так. – Он улыбнулся. – Могла ли в свертке быть бомба? Судя по весу.

– Наверное.

– Мисс Нэнси Росс говорят, что в свертке была большая красивая бутылка шампуня для ванны.

– Не осталось ни одного осколка? – спросил я.

– Ни одного. – Высокий человек сморщил нос. – Мне редко приходилось видеть такое абсолютное разрушение.

Мы сидели в административном здании компании “Дерридаун” у старого военного аэродрома под Букингемом. Помещение называлось комнатой для команды. В “Дерридаун” тратили деньги только на внешний вид кабинета управляющего, зала ожидания для пассажиров и холла. Комната для команды выглядела так, словно стены уже давно отпраздновали серебряную свадьбу. Линолеум на полу давно достиг совершеннолетия. Трем из четырех дешевых стульев еще надо было дожить до зрелости, а пружины четвертого были сломаны, так что удобнее было сидеть на полу.

Убожество стен отчасти скрывали карты, метеорологические таблицы и различные инструкции для летчиков, некоторые из них давно устарели. Там висело и расписание полетов, где регулярно повторялась моя фамилия. В объявлении, написанном красными крупными буквами, сообщалось, что любой, кто не вернет документы самолета вовремя, будет уволен. Документы “Чероки” сгорели и не были возвращены. Я надеялся, что когда-нибудь наконец поймут всю бессмысленность этих правил.

Высокий внимательно осмотрел обшарпанную комнату. Второй, приземистый, коренастый, молчаливый, сидел, уткнувшись в свой блокнот, и грыз зеленый карандаш.

– Мистер Шор, я знаю, что у вас есть лицензия пилота и сертификат штурмана.

Он явно выяснил, кто я. Я это предполагал.

– Да.

– Воздушное такси... едва ли та работа, которой вы хотели бы заниматься.

Я пожал плечами.

– Высочайшая квалификация... – Он покачал головой. – Вас готовили к полетам в Британской компании трансокеанских воздушных сообщений, и девять лет вы работали у них. Первый пилот. На пороге представления в капитаны. И потом вы ушли.

– Да.

– Они никогда не берут обратно. Такая у них политика. Никогда.

Высокий мельком заглянул в свои записи.

– Потом вы летали в качестве капитана на частной британской авиалинии, пока она не ликвидировалась. И после этого на южноамериканской авиалинии, откуда, как я понимаю, вас уволили. А затем весь прошлый год вы возили оружие и, наконец, этой весной занимались обработкой посевов с воздуха. И теперь – воздушное такси.