Это звучало конкретно и по-деловому. Хедлей принял важныйвид и расправил плечи. Затем он оглянулся на нас и крикнул:

– А вы что стали, паразиты? Пошевеливайтесь, черт васподери!

Он оглянулся на Энди:

– А ты учти, банкир. Если ты решил меня надуть, ничегохорошего из этого не выйдет. Ты понимаешь, надеюсь, что в этом случае тебеоторвут голову и засунут ее в твою же задницу.

– Понимаю. – Мягко сказал Энди.

Вот как случилось, что в конце второго дня работы бригадазаключенных, перекрывающих крышу фабрики в 1950 году, в полном составе сиделапод весенним солнышком с бутылками «Блек Лейбл». И это угощение былопредоставлено самым суровым охранником, когда-либо бывшем в Шоушенке. И хотяпиво было теплым, такого чудного вкуса в моей жизни я еще не ощущал. Мы, неспеша, отхлебывали по глоточку, ощущали солнечные лучи на своей коже, и дажеполупрезрительное, полуизумленное выражение лица Хедлея, будто он наблюдалпьющих пиво обезьян, никому не могло испортить настроение. Это продолжалосьдвадцать минут, и двадцать минут мы чувствовали себя свободными людьми. Словноремонтируешь крышу собственного дома и спокойно попиваешь пивко, делая перерыв,когда захочется.

Не пил только Энди. Я уже рассказывал о его привычках,касающихся алкоголя. Он привалился в тени, руки между коленями, поглядывая нанас с легкой улыбкой. Просто удивительно, как много людей запомнило его таким,и удивительно, как много народу было на крыше в тот день, когда Энди Дюфреснодолел Байрона Хедлея. Я-то думал, что нас было человек девять десять, но к1955 году уже оказалось не меньше двух сотен или даже больше…

Итак, вы хотите получить прямой ответ на вопрос, рассказываюли я вам о реальном человеке, или же передаю мифы, которыми обросла еголичность, как крошечная песчинка постепенно вырастает в жемчужину. Но я несмогу ответить определенно. И то и другое, пожалуй. Все, в чем я уверен – ЭндиДюфресн был не такой, как я или кто-нибудь еще из обитателей Шоушенка. Онпринес сюда пять сотен долларов, но этот сукин сын ухитрился пронести сквозьтюремные ворота нечто гораздо большее. Возможно, чувство собственногодостоинства, или уверенность в своей победе… или, возможно, просто ощущениесвободы, которое не покидало его даже среди этих забытых богом серых стен.Казалось, от него исходит какое-то легкое сияние. И я помню, что лишь раз онлишился этого света, и это тоже будет часть моего рассказа.

С 1950 года, как я уже сказал, Энди перестал бороться ссестрами. За него все сделали Стэмос и Хедлей. Если бы Энди Дюфресн подошел ккому-нибудь из них или к любому другому охраннику, который былпроинструктирован Стэмосом, и сказал лишь слово – все сестры в Шоушенкеотправились бы спать этой ночью с сильнейшей головной болью. И сестрысмирились. К тому же, как я уже отмечал, вокруг всегда находятся восемнадцатилетниеугонщики автомобилей, какие-нибудь мелкие воришки и поджигатели, достаточносмазливые на вид и не способные за себя постоять. А Энди, с того самого дня накрыше, пошел своим путем.

Теперь он стал работать в библиотеке под начальством крепенькогостаричка, которого звали Брукс Хетлен. Хетлен занял эту должность в концедвадцатых по той причине, что он имел высшее образование. Если честно, егоспециализация была как-то связана с животноводством, но высшее образование втакой конторе, как Шенк – большая редкость, а на безрыбье, как известно, и рак– рыба.

В 1952 году Брукс, который прикончил свою жену и дочь,проигравшись в покер, еще когда Кулидж был президентом, был освобожден. Какобычно, государство в своем милосердии позволило ему выйти на свободу толькотогда, когда любой шанс влиться в общество остался для него далеко позади.Хетлену было 68. Он страдал артритом. И когда он выходил из главных вороттюрьмы с бумагами, свидетельствующими о его освобождении, в одном карманестаренького пиджака и автобусным билетом до Грейхоунда в другом, он плакал. Он шелв мир, который был ему так же чужд, как земли, лежащие за неизведанными морями,для путешественников пятнадцатого века. Для Брукса Шоушенк был всем, был егомиром. Здесь он имел какой-то вес, был библиотекарем, важной персоной,образованным человеком. Если же он придет в библиотеку Киттери, ему не доверятдаже картотеки. Я слышал, бедняга умер в приюте для престарелых в 1953 году. Онпродержался на полгода больше, чем я предполагал. Да, государство сыграло злуюшутку с этим человеком. Сперва заставило его привыкнуть к неволе, потомвыкинуло за тюремные стены, не предоставив ничего взамен.

Энди был библиотекарем после ухода Кетлена в течении 23 лет.Он проявил все ту же настойчивость и силу, что я неоднократно наблюдал у него,чтобы добиться для своей библиотеки всего необходимого. И я своими глазамивидел, как тесная комнатушка, пропахшая скипидаром, поскольку раньше здесьнаходилась малярная подсобка с двумя убогими шкафчиками, заваленными «РидерДайджест» и географическими атласами, превратилась в лучшую тюремную библиотекуНовой Англии. Он делал это постепенно. Повесил на дверь ящик для предложений итерпеливо переносил такого рода записки, как «пожалуйста, больше книжек протрах» или «искусство побега в двадцати пяти лекциях». Энди узнавал, какими предметамиинтересуются заключенные, а потом посылал запросы клубы Нью-Йорка и добилсятого, чтобы два из них, «Литературный союз» и «Книга месяца», высылали емуиздания из своих главных выборок по предельно низким ценам. Он обнаруживалинформационный голод у заключенных, и даже если дело касалось такихузкоспециальных вещей, как резьба по дереву, жонглерство или искусствопасьянса, всегда умел найти нужную литературу. Конечно, не забывал о популярныхизданиях – Стенлей Гарднер и Луи Амур. Он выставил шкафчик с книгами в мягкихобложках под контрольной доской, тщательно проверил, возвращаются ли книги и вкаком состоянии, но они все равно быстро затрепывались до дыр, с этим ничегонельзя было поделать.

В августе 1954 года он стал подавать запросы в Сенат. Комендантомтюрьмы тогда уже был Стэмос. Этот человек уверился в том, что Энди – нечтовроде талисмана, и проводил много времени в библиотеке, болтая с ним о том, осем. Они с Энди были на короткой ноге, Гред часто усмехался и даже похлопывалего по плечу.

Как-то он начал объяснять Энди, что если тот и был банкиром,то эта часть его жизни осталась в прошлом, и пора бы приспособиться кизменившейся ситуации и привыкнуть к фактам тюремной жизни. В наше сложноевремя для денег налогоплательщиков, идущих на содержание тюрем и колоний, естьтолько три позволительные статьи расходов. Первая – больше стен, вторая –больше решеток и третья – больше охраны. По мнению сената, продолжал Стэмос,люди в Шоушенке, и Томэстене, и в Пицфилде – отбросы общества. Раз уж они попалив такое место, они должны влачить жалкое существование. И ей богу, длязаключенных действительно ничего хорошего не светит. И от твоего желаниязависит слишком мало, чтобы ты мог что-то изменить.

Энди улыбнулся едва заметно и спросил Стэмоса, что случитсяс гранитным блоком, если капли воды будут падать на него день за днем, втечение миллиона лет. Стэмос рассмеялся и хлопнул Энди по спине: