Салли слышала, как Слэтри раздавала указания:

— Покрепче, сынок. Не напорись на угол, Джим. Осторожно!

В перевязочной, тоже отгороженной брезентовой перегородкой на другом конце палатки, было потише, зато дышать было нечем. Востроносая молодая женщина с землистым лицом по имени Розанна Неттис из Мельбурна, чья фигура, несмотря на явно болезненный вид, излучала неисчерпаемую энергию, трудилась вместе с Леонорой Кейсмент, обе распаковывали коробки с медикаментами и расставляли их по полкам шкафа. Количество медикаментов записывалось на листке. Кейсмент здесь все звали «Лео». Она отличалась беззаботностью и спокойствием, так не вязавшимися с Дьюренс. Это была легкая в общения и трудолюбивая женщина.

В комнате медсестер у полок со сложенными стопкой пачками перевязочных материалов Салли, натянув перчатки, выкладывала на подносы все необходимое для обработки легких ран. До сих пор их так и не снабдили автоклавом. Стерилизовать инструменты приходилось на простой грубой сковороде, которую ставили на медную спиртовую горелку. Но остальной инструмент — зажимы, расширители, скальпели и щипцы — так и лежал неиспользованным, без капельки крови на них. И койки оставались пустыми.

Старшая сестра откинула брезентовый полог. Долгие годы готовности принять на себя исполнение руководящих обязанностей скрывали истинную натуру этой дамы, как и многое другое — родственные связи, происхождение, возраст. Она по-военному отрывисто отчеканила:

— Вы три. Оставьте это пока. Идемте со мной.

Когда они вышли, Салли сразу же почувствовала, как плечи ее коснулась отфильтрованная листвой пальм жара. Это время года считалось прохладным, однако палящее над оазисом солнце мешало прохладе. Старшая медсестра велела всем следовать за ней по настилам, по пути вызывая из палаток других сестер. Наоми, тоже оказавшаяся в этой компании, вопросительно улыбнулась сестре. К ним присоединилась и Кэррадайн, лицо ее выглядело непривычно гладким — бледноватые веснушки пропали. Группу из десяти медсестер провели, наверное, с сотню метров по солнцепеку к ограждению из колючей проволоки, наверняка только сегодня возведенному, потому что вчера его здесь не было и в помине, потом дальше к воротам, где стоял солдат-австралиец из военной полиции.

— Раненные Венерой, — живо отреагировала Фрейд.

Медсестры миновали незапертые ворота. Впереди расположилась громадная, размером с цирк шапито палатка, старшая сестра провела их мимо еще одного поста военной полиции, а после через служивший дверью и откинутый для доступа воздуха брезентовый полог. В этой палатке, в отличие от остальных в Мене, было полно народу. На койках сидели человек семьдесят — одни постарше с безразлично-отрешенным видом, другие помоложе, со свеженькими личиками, по которым безошибочно отличаешь горожан, причем много времени проводивших на свежем воздухе. Херувимчики из предместий, пока еще не обремененные армейской муштрой и марш-бросками по пустыне. По палатке передвигались с десяток санитаров. Каждый больной здесь носил на запястье белую повязку — знак попранной морали. Многие и не пытались спрятать дымящихся самокруток, когда группа сестер следовала мимо. Но ни выкриков, ни шутливых приветствий, какими обычно солдатня провожает женский пол где-нибудь на базаре, не последовало. Впрочем, вполне возможно, что все дело было в пяти выставленных рядком столах, отделявших больных от медсестер, будто больных предстояло опрашивать.

Старшая привела группу медсестер в отделенный занавесками участок палатки, где на примусах стояли большие сковороды. Санитары щипцами брали со сковородок шприцы и иглы, после чего выкладывали их на подносы рядом с бутылями с растворами и медицинским спиртом. Тут же лежала наготове и вата. Старшая сестра едва заметно кивнула на столик с бутылями с прозрачным раствором и остальным инструментом.

— Не сомневаюсь, что вы со всей серьезностью отнесетесь к этим досадным процедурам. Санитары полковника прекрасно бы со всем справились, однако идеально эту работу не удастся сделать никому. Тем более без язвительных комментариев больных — этих самых больных — не обойтись. И в том, что именно санитарам поручили разбираться с опухолями и шанкром, хорошего мало!

Двое санитаров зашли за занавеску, взяли из импровизированных автоклавов шприцы и толстенные, с большим просветом иглы. Пыточный инструмент. Казалось, они просто не слышат рассуждений в свой адрес.

— Вы не священники, а фронтовые медсестры. И что бы вы здесь ни увидели, воспринимайте как воинское преступление. Но — ни презрения, ни фамильярности не выражать.

И еще раз обвела группу подопечных пристальным взглядом, видимо, желая убедиться в необходимой степени угрюмости на лицах присутствующих.

— Мы не можем не понимать, что каждый из этих мужчин поступил бесчеловечно в отношении больной женщины — через врата похоти эти мужчины вошли туда, где нет ни чернокожих, ни белых, ни арабов, ни британцев. Туда, где страсть сметает расовые различия. — Старшая сестра вещала таким тоном, будто обладала эксклюзивным правом на рассуждения по данной теме. И добавила: — Дозировка должна быть такова — раствор восемь драхм[6] из расчета на одного пациента. Те, кто носит бирку с буквой G, — думаю, нет нужды объяснять, что означают эти буквы, — подходят к последнему столу справа. Пациенты подходят колонной по два и получают инъекции новарсонобиллона. Что касается остальных, вам приходилось слышать о растворе 606?

— О сальварсане? — деловито переспросила Лео.

Всем сестрам знаком раствор 606. Те, кто до сих пор его не применял, оказались во власти мифов. Сифилис — расплата за грехи, а раствор 606 и, разумеется, ртутные пилюли облегчают грешникам бремя расплаты. Вот поэтому кое-кто из моралистов считает эти препараты греховной жидкостью. Но они не лечили больных оспой детей.

— Прошу вас быстро разделиться на пары. И, пожалуйста, наденьте вот эти резиновые перчатки.

Салли оказалась в паре с Фрейд. Когда они забирали шприцы и иглы — им предстояло впрыскивать раствор 606, — до них донесся голос старшей сестры, объяснявшей мужчинам, кому к какому столу подходить. Салли с Фрейд прошли в незагороженную часть палатки и заняли место в ожидании сифилитиков.

Вышло так, что Салли пришлось смазывать спиртом руки и менять иглы. Фрейд управлялась с уколами. Они почти не разговаривали, и все по причине суетности Фрейд. Салли в присутствии Фрейд невольно чувствовала, что ее подружка давно в курсе того, что до сих пор вызывало смущение у Салли, — разница между похотью и, как принято говорить в романах, желанием. Желание считалось понятием во всех отношениях куда более чистым. Но недостаточно чистым для обретения Спасения, не считая, разумеется, случаев, когда желание целиком и полностью сосредоточено на исполнении супружеских обязанностей. Салли не успела задуматься над тем, насколько интересен данный вопрос, и над тем, насколько поучительно выглядит этот ряд мужчин, чей запах пота несколько отличался от такового у здоровых мужчин в лагере. Салли машинально проводила спиртовым тампоном по руке того, кто пялился в потолок, потом по руке того, кто сосредоточенно изучал пол, а потом по руке того, кто плакал горькими слезами и дергался так, что Фрейд вынуждена была призвать его в к порядку.