прокомментировал Пушкин эти манипуляции.

— А теперь вы, Александр Сергеевич, — Безобразов водрузил кивер на голову и протянул свою трость Пушкину. Тот пожал плечами, но повторил операцию со своим цилиндром, осторожно выставив его на обзор. Долго ждать не пришлось — тяжёлая ружейная пуля пробила головной убор почти сразу.

— Вперёд, братцы, на вылазку! — заорал ротмистр, выбегая на дорогу. — Вперёд, Александр, возьмём его, пока безоружен!

Пушкин замешкался было, но быстро опомнился и побежал следом, дивясь прыти отставного вояки. Тот действовал грамотно и решительно, быстро сокращая расстояние до места, откуда велась стрельба. В том кустарнике кто-то что-то выкрикнул, не разобрать, и сразу раздался долгий протяжный свист.

— А ну стоять! — кричал Пётр, подбегая уже совсем близко. Лезть в кусты, однако, не пришлось — из них внезапно вышел человек, а за ним ещё один. Оба — молодые ещё, коренастые мужики с недобрыми глазами. Один держал в руках ружьё, причём за ствол, собираясь, видимо, использовать его как дубину, другой, недобро ухмыляясь, поигрывал ножом, коим обыкновенно режут свиней.

— Здоровьичка вам, ваш бродь, — поприветствовал их тот, что с лезвием, — спасибочки, что сами подошли, а то шустрые больно.

— Да здесь целая шайка! — ротмистр гаркнул так, что у Пушкина зазвенело в ухе. — В атаку, братцы, в штыки! — продолжал орать бравый гусар, выхватывая пистолет и наводя на изменившегося в лице негодяя.

— За Веру! — кричать громче, казалось, уже невозможно, но он смог, одновременно взводя курок и стреляя. Разбойник пошатнулся, роняя нож и грузно падая сам. Пуля вошла точно в глаз, убив его «наповал», как выражался наш гусар.

— За Царя! — выдал новый клич Пётр, швыряя бесполезный теперь пистолет в лицо второго разбойника. Тот отшатнулся, как его противник сблизился и попытался вырвать ружьё. Мужик не позволил разоружить себя, и, будучи очень силён, сам оттолкнул офицера, отчего оба лишились равновесия, но злодей оказался сверху, чем и воспользовался, всем весом придавив к земле доблестного гусара. Безобразов сражался отчаянно, но плохо бы ему пришлось, не подоспей наконец помощь.

— За Отечество, — добавил от себя Пушкин, шарахнув тростью по голове разбойника. Тот потерял сознание и упал на Петра, заливая тому мундир кровью из разбитой головы.

Чертыхаясь на чём свет стоит, Безобразов пытался сбросить с себя обмякшее тело, что и удалось с помощью Пушкина. Недовольно осмотрев испачканный мундир, он буркнул что-то невразумительное, обозначавшее слова благодарности за помощь (ему было неловко от того, что не справился сам). После Пётр заинтересовался ружьем.

— Смотрите-ка, Александр Сергеевич, экая штука. Штуцер!

— Вот как.

— Аглицкий штуцер. Вот так разбойнички. Да он стоит рублей восемьдесят на серебро. Страшная вещь. Мои солдатики если кого в плен брали с такой штукой, то... можно сказать, что в плен не брали.

— Значит, всё-таки покушение, — Пушкин задумался. — Но я представить не могу, кому понадобилось подобное.

— Врагу, Александр Сергеевич, врагу. Или врагам. Кто-то очень желает преждевременной вашей гибели.

— Так сложно вызвать на дуэль? Я никогда не уклонюсь от вызова, — гордо вскинул голову Пушкин. Сейчас, когда он понял, что едва не стал дичью для неизвестного охотника (представить, будто поверженные мужики-разбойники сами организовали подобное, отметалось как нелепица), который сам не желает сразиться с ним, это раскипятило и без того горячую кровь поэта. Понять, кто же это, он не мог, и услужливое воображение рисовало только руки врага, тонкие, костлявые, с заострёнными ногтями.

— Эк, сильно вы его приложили, нескоро очухается. Жаль, — вынес вердикт Безобразов, осмотрев разбойника с разбитой головой. Обнажив клинок из трости, он наковырял немного земли и залепил рану, замотав куском ткани с рубашки самого мужика. — Крепкий удар, Александр Сергеевич, даже слишком. Я, впрочем, не жалуюсь. Надо как-то его допросить. Но не сегодня.

— Слышите? — внезапно спросил Пушкин.

— Да, — Безобразов прислушался. — Кто-то едет. А знаете, что, кузен, давайте-ка зарядим ружьё этой анафемы.

— Зачем, Пётр Романович?

— Кому-то же они свистели, Александр Сергеевич, припоминаете? Мало ли... Я осмотрю кусты, где-то должны быть заряды и шомпол.

Ротмистр скрылся, а поэт повернулся в сторону некоего шума, источник которого опытный слух определил как несколько повозок с лошадьми.

В затылке сильно закололо — повинуясь инстинкту, Пушкин подобрал валяющийся пистолет, сошёл с дороги и поспешил вслед за товарищем.

— Опять, кузен, голова, — прошипел он сквозь сжатые зубы. Ротмистр чертыхнулся, став аккуратно и быстро заряжать ружье.

— Десять зарядов, Александр Сергеевич, — тихо произнёс он, — а как у вас к пистолетам?

— Три заряда, Пётр Романович, — так же тихо отвечал Пушкин, заряжая пистолет, — у меня всего по одному запасному заряду припасено с собой было.

— Час назад я бы сказал, что вы чрезмерно мнительны, кузен, но сейчас могу лишь пожурить по-дружески вашу неподготовленность к прогулке по местным лесам, — пошутил гусар, — а теперь тихо. Вот они.

На дороге показались одна за другой три телеги, запряжённые битюгами, обыкновенные деревенские повозки, в которых крестьяне возят товар на ярмарки и ездят сами. Сейчас они были заполнены людьми, по семь или восемь человек в каждой. Пушкин так и впился в них взором.

— Да ведь кого-то из них я видел, — изумлённо прошептал он, — вон того, длинного, и этого, в синем зипуне. Это ведь мои мужики, кистенёвские! На поклон приходили!

Ожидавший увидеть банду головорезов или что-то подобное, Пушкин пришёл в столь сильное недоумение, что захотел окликнуть мужиков, но угадавший его намерение ротмистр не позволил, сильно дёрнув за рукав.

— Погодите, кузен, погодите, дайте им показать себя, — зашептал тот в ухо поэта. — А покамест произведём ретираду, кузен. Вы, что в руках у них, гляньте.

Пушкин вздрогнул, осознав, какую ошибку мог только что совершить. Приближающиеся мужики были вооружены. И если топор — часто необходимый инструмент, то чернеющие стволы ружей указывали на то, что это вряд ли артель лесорубов. Потому он дал увлечь себя глубже в лес, вполне доверяясь опыту храброго ротмистра. Тот не стал уходить далеко, а, сделав полукруг, вновь вышел едва не к дороге, выбрав очередной кустарник для их временной дислокации. Теперь они находились в полусотне саженей от места схватки, где остались лежать тела разбойников. Достаточно близко, чтобы можно было наблюдать и слушать, и достаточно далеко, чтобы не выдать себя.

Скоро обоим стало ясно, насколько