Мужики, сидевшие за столом во дворе, все видели и теперь собрались под сеткой, закрепленной на третьем этаже, где бабка положила сушить одеяло. Толик угодил прямо на него.

Не случись этой сетки, от Толика осталось бы мокрое пятно. Он и теперь кричал от боли. Падение не прошло бесследно для человека.

— Толик! Родной мой, прости! — склонилась Светка над мужем. Его уже увозили в больницу на неотложке, вызванной Александром Петровичем Порва. Сам травматолог сел рядом с Анатолием и приказал водителю:

— Быстрее, братан! Этого мужика спасать нужно. Хороший человек!

Следом за «скорой помощью» выехала со двора милицейская машина. Ее вызвал Алешка Свиридов. Еще в квартире, нацепив наручники, вывел из дома Дрезину. Он не уговаривал, подталкивая бабу, рявкнул зло:

— Живей шевелись!

А вслед им звенело на весь двор отчаянное:

— Будь ты проклята! Чтоб ты сдохла! — орала Светка, заламывая руки. Она билась головой об асфальт. Она кричала так, что Дрезина долго слышала ее проклятья.

— Доченька, угомонись, живой будет твой мужик! Ить на пуховое одеяло упал, повезло человеку. Будто знала заранее, постелила ему, — уговаривала Светку бабка.

Мужики помогли женщине вернуться в квартиру. Кто-то подал ей стакан воды, другие дали корвалол.

— Не заходись, баба! Нынче зажги свечу Господу и молись, чтоб все обошлось. Могло случиться страшное, сама понимаешь. Оно и теперь неведомо, как обойдется. Ведь шесть этажей пролетел родимый. Жаль мужика!

— И зачем ты ее у себя держала? Ведь поедом ела человека. Зачем допустила такое глумленье над мужем? — укоряли соседи.

— Да кто ж думать мог, что на такое решится, ведь мать, родная! — ревела Светка.

— Эх, девонька! Она надзирательницей в самой тюрьме работает. От такой добра не жди. Она к зверствам свычная! Ну, да теперь дорогу к тебе не сыщет. Надолго упекут Дрезину, до воли не дотянет.

— Пусть ей каждая боль Толика сторицей отзовется, — говорила сквозь всхлипы.

Уже к полуночи вернулся домой травматолог. Его ждали с нетерпеньем, сразу окружили, засыпали вопросами:

— Живой?

— Здорово повредился?

— Он в сознании?

— Все будет в порядке. Конечно, полежать ему в больнице придется. Пусть оправится от шока. Да и гипс ему наложили на колено и на локоть. Но уже завтра можно навестить. Он в сознании, просил передать тебе, Светлана, чтоб избавила от тещи навсегда. Я сказал ему, что Дрезину увезли в милицию. Знаешь, как Толян на это ответил? Я своим ушам не поверил, сказал, что не собирается с нею судиться и заявление писать не будет, что он прощает ее. Но пусть Нина навсегда забудет порог вашей квартиры. И тебя просил не проклинать ее. Понял, что спас его Господь и Толик не хочет сеять зло. За спасение нельзя мстить… Мудрый он у тебя человек. Береги его! — сказал улыбнувшись.

— Ну, накрылась Дрезина! Пришлось ребятам вломить ей малость, прежде чем в камеру запихнули эту кадушку, — смеялся Свиридов, вернувшийся из милиции.

— Она ж в «браслетках» была, чем драться могла окаянная? — удивился дедок.

— А всем что осталось незавязаным. И ногами, и пузом, головой поддеть пыталась, даже сиськами в стену вдавила дежурного, он чуть не задохнулся. Там не Дрезина, а целый паровоз. Ребята втроем еле одолели. Нинка их ягодицами чуть не раздавила. Начальник как раз домой уходил, мимо шел. Увидел, как Дрезина с его сотрудниками борется и удивился, где взяли такую бабищу? Мол, ее вместо бульдозера можно использовать. Та обиделась. Сама вошла в камеру, узнала в начальнике бывшего одноклассника. Он даже не оглянулся в ее сторону, только велел в одиночку поместить, когда узнал, что утворила, жалость потерял. А у Нинки вдруг сердечный приступ начался. Я не поверил, что у Дрезины сердце было. Но к ней вызвали врача. А я ушел. Мне эту стерву ничуть не жаль, — пошел домой Леха.

Степан еще на работе мечтал, как проведет эти выходные.

— Конечно, для начала высплюсь как сурок. Говорят, что этот зверюга поспать здоров. Наверное, в прежней жизни, будучи человеком, тоже на нашем инструментальном заводе вкалывал и до сих пор не отоспится. Видать семейку имел нималую. У каждого только зубы и животы выше носа. А руки, как лапки сурка, ничего удержать не могут, только в свою пасть жратву успевают забрасывать как в топку печки, — хохочет человек и уговаривает себя дальше:

— На базар с женой не уговорюсь. Это считай, что весь день пропал. Даже если пиво пообещает, не уломаюсь. И еще! Ни по каким знакомым, ни к кому в гости не пойду. И к себе никого не позову. Сам стану кайфовать, с самим собой, дорогим и любимым. Сегодня отлежусь в ванне, отмоюсь, отпарюсь, даже зубы почищу, побреюсь на радость Наташке, пусть поверит заново, что за человека замуж вышла. А то вместе с Маринкой — дочкой-шелапугой, уже прикалываться стали, что если меня на кухне без света увидят, поверят, что в квартире сам Сатана прижился, или туземец в окно влез. Вот хохотать они умеют, да только какой туземец приносил бы им такую получку, да еще на даче весь отпуск вламывал бы ровно черный негр? Ни одна обезьяна на такое добровольно не согласилась бы. А я вкалываю и молчу, только поддакиваю, что все хорошо. Ну а что хорошего, когда лоб в поту, спина в мыле, а жопа в пене! Целыми днями полешь, поливаешь, окучиваешь. От колорадских жуков уже искры из глаз летят, а жена с дочкой банку в руку суют, мол, собирай, спасай картошку. Да на мою получку, если положа лапу на сердце, всю квартиру картохой завалить можно до самого потолка. Сколько раз говорил Наташке, чтоб продала дачу к едрене-фене. Так никак не уламывается. О-о, эта бабья жадность! Помирать будет, соседу копейку не одолжит. Все они такие. Вон сколько лет живем с нею, а до сих пор не говорит, сколько денег в сберкассе у нее на счету лежит. Это военная тайна! Но от кого? От меня! Кто на ту тайну первым вкалывает? А попробуй спросить настырно или грубо, тут же сопли до колен распустит, развоняется, вроде, хуже меня во всем белом свете нет никого. Ну и ладно, пусть себе зудит. Все бабы одинаковы. Зато в эти выходные никуда меня не сдернете. Как завалюсь нынче, до понедельника не велю будить. Звонок в двери отключу, телефон выключу. Всем отдых и покой, всюду тишина, — мечтает мужик, подходя к дому, его соседи позвали:

— Степушка, иди к нам, промочи горло, только что свежее пиво принесли, холодное! Утоли, побалуй душу.

Сварщик подсел. Спросил у мужиков, что слышно нового? Ему подвинули бокал пива, кусок воблы.

— Что нового? Да вон Толик, станочник наш, уже на ноги встать пытается. Светка от него ни на шаг. А Дрезину в дурдом на обследование отправили.

Знаешь, до чего додумалась, сказала, будто она от своей работы свихнулась.

— По-моему, она всегда звезданутой была. Ее весь двор считал такою.

— Не-е, мужики! То у нее от половой голодухи. Сдвинулись мозги и все на том.