Я обернулась и увидела Гришку. Он стоял на возвышении и смотрел на меня, уперев руки в бока. Даже запыхавшимся не выглядел.

— Иди сюда, — позвал он, и тон был весьма нелюбезный.

Я выждала ещё минуту, Гриша меня не торопил. Смотрел на меня сверху, видимо, заинтересовавшись, какое решение я приму: вернуться к нему или сгинуть в болоте. Что ж, я малодушна. Я потихоньку назад пятилась, пятилась, следом опустила голову, расстроенная своей неудачей и предчувствуя расплату, и, в конце концов, направилась к нему. Правда, чтобы взобраться на пригорок, пришлось постараться, я некоторое время смешно барахталась среди грязного песка, сухого мха и сосновых иголок, ревела, размазывая слёзы по щекам грязной ладонью, влезла на корень сосны, и уже с него меня наверх выдернула твёрдая мужская рука. Гриша схватил меня за шиворот кофты и вытащил, как репку с грядки. С лёгким отвращением обозрел мою грязную одежду, поднял глаза к лицу, а когда я хотела ему объяснить, хотя бы попытаться разжалобить, он меня ударил. По лицу, правда, ладонью, а не кулаком, но достаточно сильно, я даже упала. В глазах потемнело, в ушах зазвенело, я задохнулась, ткнулась носом в мох, и заревела навзрыд. В тот момент я пожалела, что вернулась к нему. Я была настолько измотана, не было сил не то что встать, даже голову поднять. Я только рыдала, и ждала, что меня продолжат избивать. Но ничего не происходило, я ревела, минуты шли, и наконец Гриша сказал:

— Куда ты помчалась, дура? Думала, тут через сто метров федеральная трасса? Тут кругом болото.

— Я хочу домой.

— Да? К маникюршам, кухаркам и маленьким собачкам?

Последние силы меня оставили, и теперь я даже рыдать не могла. Повалилась на бок, подтянула ноги к животу и зажмурилась, чувствуя, как солнечные лучи, проникающие сквозь кроны сосен над моей головой, греют мою щёку. Сердце стучало тяжело и неспешно, что было даже странно. Видно, тоже устало.

— К мужу, — прошептала я.

— К мужу, — повторил за мной мужской голос издевательски. — Который платит маникюршам и кухаркам. — Гриша вдруг хохотнул. — Не люблю красивых баб, бесполезные вы создания. С вами только спать приятно. На всё остальное вы не годитесь.

Я глаза открыла, но на него не посмотрела, глядела прямо перед собой. Все чувства, в том числе и осторожность, атрофировались, и поэтому я проговорила совершенно безразлично:

— Можно подумать, у тебя были красивые.

Он помолчал, потом резко поднялся на ноги. И потребовал:

— Вставай, идти надо. И не думай, что я тебя потащу. Сама бежала, сама и обратно шагай.

Я встала, куда деваться? Хотя, казалось, что сделаю два шага и кулем на землю свалюсь. Машинально переставляла ноги, ощущая свинцовую тяжесть во всём теле. Чувствовала себя грязной, ноги холодили сырые носки, а руки покрывали тёмные разводы. Да и волосы… Я вытащила из волос жухлый берёзовый лист и бросила его на землю.

— Ещё раз так сделаешь, я тебя в этом болоте утоплю. Поняла?

Я молчала, но когда он остановился и повернулся, пробуравил меня взглядом, коротко кивнула.

Оказалось, что убежала я далеко. Или мне так показалось, потому что обратно к домику я с трудом ползла? Лесу, казалось, конца-края нет. Гриша же шёл, вроде бы прогуливаясь, и на меня больше не смотрел. И поэтому я так сильно удивилась, когда он спросил:

— Так что там с твоим мужем?

— А что с ним?

— Любишь, говоришь?

Я, признаться, насторожилась.

— Люблю.

— Конечно. Что не любить-то богатого и красивого, да?

— Я не за это его люблю.

— Серьёзно? — Он, не скрываясь, ухмыльнулся. — А за что? За доброту и порядочность? — Гриша откровенно расхохотался, а я устремила в его затылок ненавидящий взгляд.

— Да! Да! Мой муж замечательный человек! Не вам, негодяям, чета! Он людей не похищает!

— Ты это точно знаешь? — Он издевался, и даже не пытался этого скрыть.

— Я знаю это точно, — отчеканила я. — Серёжа честный, добрый… Его все уважают!

— Ага. И любят.

— И любят, — подтвердила я. — Он самый замечательный муж! — горячась, заявила я.

Это Гришу заинтересовало, он кинул на меня любопытный взгляд. Глумливо усмехнулся.

— Прямо-таки?

Я разозлилась ещё сильнее, вспыхнула и даже неожиданно переполнилась энергией и обогнала его.

— Ты просто завидуешь ему. Вы все завидуете! Потому что у вас ничего не получается! И вы пытаетесь забрать то, что принадлежит ему. Вы воруете, похищаете и врёте.

Григорий приподнял одну бровь, наблюдая за тем, как я горячусь.

— Я завидую?

— А разве нет? Вот скажи, зачем тебе всё это нужно? Зачем-то ведь ты ввязался в это дело? Ты в курсе, что нарушаешь закон? Ты хочешь денег! — Я презрительно фыркнула, позабыв о том, что для выражения презрения я несколько не в форме. — Его денег. И я тебя злю, потому что я его люблю, такого удачливого и делового. А вот ты сидишь в этом лесу, как сыч, никому не нужный, и злишься, бесишься и завидуешь…

Я кричала ему в лицо, выплёскивая свой гнев и ненависть, и не успела заметить, как он выбросил руку вперёд, схватил меня за горло, и сдавил его. Я глаза вытаращила в испуге, хотела крикнуть, но вышел хрип, колени подогнулись, и я начала оседать, неотрывно глядя в пустые глаза своего убийцы. Он просто сжимал моё горло, и, кажется, с любопытством наблюдал за тем, как я ловлю ртом воздух. Огромная ручища обхватила мою шею вокруг, что даже удивительно, в глазах у меня начало темнеть, но хватка не была особенно крепкой, дышала я без проблем, а в обморок сама посоветовала себе грохнуться, чтобы прекратить, наконец, свои мучения.

— Как ты сказала? Я завидую, потому что ты его любишь? Деточка, а ты не думала, что мне ничего не стоит, заставить тебя полюбить меня? Без всяких денег? Сама на коленях приползёшь и просить будешь.

— Нет…

— Будешь, — заверил он. — А потом я верну тебя мужу, вот и проверим, как сильна его любовь. Такая чистая и искренняя.

Он руку разжал, и я свалилась ему под ноги. Не задыхалась и больно мне не было, но страх упорно пробирался по позвоночнику вверх, холодя. Вот я дура. Нашла, что этому типу в лицо орать.

До дома мы дошли в полном молчании. Я даже не нашла в себе сил внутрь войти, села на скамейку, привалилась спиной к нагретой солнцем стене и закрыла глаза. Слышала тяжёлые шаги рядом, потом Гриша потряс меня за плечо. Я глаза открыла, не зная, сколько времени прошло, я, кажется, задремала.

— Иди в баню, — проворчал он, а я, признаться, не сразу поняла, о чём это он. Потом всё-таки поднялась, прошла за ним к распахнутой двери. В помещении пахло сыростью, в стене лишь одно крохотное окошко, через которое проникал свет, но его было явно недостаточно, и я часто заморгала, пытаясь в полумраке разглядеть обстановку. На тёмной деревянной лавке стояло два ведра с водой, от одного из которых шёл пар, рядом ковш, мочалка и кусок мыла. На крючок, рядом с дверью, Гриша повесил полотенце.